Ассия Джебар - Нетерпеливые

* * *

Он был тут, в позе, казавшейся мне вечной. Лицом к миру, длинное тело вытянуто на влажной земле, почти явственно дышавшей многочисленными порами. Голова его лежала у меня на коленях. Он произнес:

— Я хотел бы остаться вот так навсегда.

Я ответила ему улыбкой, счастливая от того, что не выпустила его в те сферы, где он был бы один. От его страсти мне досталось бы тогда лишь неистовство голоса, которое бы меня испугало. Не то что сейчас, когда он смирно покоится рядом.

— Как ты прекрасна, — проговорил он. — Божественно прекрасна!

— Это все вечернее освещение!

К его восторгу я отнеслась снисходительно. Я гордилась тем, что сумела удержать его подле себя. Теперь, вместо того чтобы терзаться бесчисленными вопросами, я могла великодушным жестом одарить его счастьем, насколько это было мне по силам.

— Через год ты будешь моей женой…

— Год пройдет быстро! — сказала я, гладя его по лицу, чтобы унять возможное после столь пылкого начала нетерпение.

— Сейчас я даже жалею, — продолжал он, и голос его стал таким чистым, что мне чуть не захотелось, чтобы он замолчал. — Я даже жалею о тех последних днях, когда мы приходили сюда. Я не должен был… я знаю, что тебе было стыдно…

— Нет, ни о чем таком не надо жалеть, — сказала я с твердой решимостью поверить в это. — Я твоя жена… Что в том дурного?.. В один прекрасный день я буду целиком твоей…

— Год — это так долго!.. — печально промолвил он.

— Между нами ничто не может измениться.

Наконец-то я подвела его, умиротворенного, очарованного, на порог терпения и счастья. Ну а теперь для нас пришла пора состязаться в самоотречении. И он принял решение:

— Я уеду. Раз я могу видеться с тобой только так, лучше мне уехать.

Я дрогнула, обнаружив, что готова вынести от него все, кроме одного: его отсутствия.

— Это так необходимо?

— Это более осмотрительно.

— Почему бы нам не продолжать встречаться, как сейчас? Повторяю тебе: то, что об этом могут подумать другие, мне безразлично. Главное — это ты, это я, Салим…

Я заводилась; ему впервые приоткрывалось мое упрямое лицо бунтарки. Он не мог понять, что такое выражение, такой тон были свойственны мне еще до того, как я его полюбила. Отныне же всякое проявление страсти с моей стороны будет приемлемо для него при единственном условии: когда ее будет питать наша любовь. Он увидел во мне девушку, которая согласна подвергнуться любым опасностям, лишь бы остаться с ним рядом. Это была лишь часть правды.

Итак, он взял на себя роль старшего, который осознает свою ответственность. Я становилась беспечным, беспамятным ребенком. Так что теперь ему надлежало придать нашей любви рассудительность.

— Рассудительность! — вознегодовала я.

Он продолжал; теперь уже он меня успокаивал. Дескать, ни к чему бросать людям вызов. Он уже забыл о своей собственной слабости и о моей осторожности, которая и привела его на эту ступень здравомыслия. Он рассказывал, как распорядится предстоящим годом ожидания… В общем-то, было весьма приятно слушать о том, что он собирается предпринять, чтобы уберечь мою жизнь от малейших потрясений. И вместе с тем я еще не знала, послушаюсь ли его.

Он уедет. У него как раз есть дела в Париже. До сих пор он намеревался доверить новое отделение отцовского предприятия компаньону. Теперь же он решил, что будет сам управлять им весь этот год. А я думала: а как же я? Я-то как же?

— Ты подождешь. Время пролетит быстро. Рисковать совершенно незачем. Думала ли ты о том, что будет, если твой брат, твоя мачеха узнают?

Еще бы не думала. Бросить имя Салима Лелле в лицо, еще раз увидеть, как она побледнеет. Прежние вопросы вдруг возвратились вновь. Но мне уже ничего не хотелось. Теперь значение имела лишь окутывавшая нас ночь да эта голова у меня на коленях, которая в густевших сумерках становилась какой-то нереальной. Остальное не шло в счет.

— Знаешь, а мне будет тяжелее ждать, — промолвил он. — Гораздо тяжелее…

Я знала это. Ведь мне торопиться было некуда. Сейчас я прямо-таки с животным упоением утопала в этой безмятежности. Но дома… дома по-прежнему будет показывать острые коготки всем, и в первую очередь Лелле, пробудившийся во мне дикий котенок. И кто поручится, что на свободе, в отсутствие Салима, этот котенок не одичает окончательно?

Нет, Салим, тебе ждать было куда проще. Ты стремился к одной лишь цели, где, как был уверен, должен был встретить меня точно такой же, какой увидел на этом свидании: наивной и чистой. Но раз ты оставишь меня на других, то кого же найдешь по возвращении? Может быть, ту, которая не сумела тебя дождаться, которую ты и не узнаешь. Ведь не могла же я в ожидании замереть на поверхности самой себя. Мне не терпелось жить. И ты первый втолкнул меня в круговорот жизни.