Ассия Джебар - Нетерпеливые

— Значит, впервые ты увидела Леллу там, в Белькуре?

— Да… Она приехала вместе с ними в Алжир. Ее родители умерли, и из родственников у нее оставалась только жена Юсефа… Какая-то дальняя кузина… — Тамани призадумалась. Они, верно, почувствовали, что сумеют выгодно выдать ее замуж. Толстяк Юсеф без выгоды и пальцем не шевельнет… Потому и поставили ее за прилавок, у кассы, чтобы ее видели все посетительницы.

Наступила пауза. Мне не хотелось ее расспрашивать; в конце концов она, оживившись, сама добавила:

— Да ты ведь их знаешь, Юсефов!

— Совсем чуть-чуть, — ответила я. — Они уже так давно здесь не бывают. От случая к случаю, очень редко, нас навещает старуха. И все.

Но ведь еще и мать, и ее дочь, хромоножка Дабия… Уж Шерифа-то должна ее знать: она с твоей теткой теперь ходит в их баню. А почему ты не ходишь туда, с Леллой?

Я не ответила. Тамани наклонилась ко мне, наградила влажным поцелуем. Поднялась, потом снова нагнулась, чтобы заговорщицки шепнуть мне на ухо:

— Скажи-ка мне одну вещь…

С заколотившимся вдруг сердцем я ждала продолжения.

Зинеб беременна? Ведь она уже шесть месяцев как замужем.

— Понятия не имею.

— Но ты сама говорила, что твоя мачеха повела ее к доктору.

— Я ничего не знаю! — вскричала я.

Тамани ушла. Я слышала, как она грузной поступью спускается по лестнице, громогласно прощается с моими тетками. Зачем она приходила? Из-за Зинеб? Разузнать, не слышала ли я чего-нибудь краем уха?.. Я была довольна, что ничем не выдала своих подозрений по поводу Леллы. Но кое-что Тамани, сама того не подозревая, все-таки заронила во мне, когда спросила: «Ты не ходишь в эту мавританскую баню?»

Почему бы и не сходить туда? Почему бы не вернуться к тебе, Лелла, к тому, что угрожающе блуждает во мраке и с чем я до сих пор не решалась встретиться лицом к лицу? Ведь как ни крути, а никуда не деться от невероятного факта, над которым я никогда не задумывалась: у Леллы есть прошлое.

* * *

В последующие дни я прикрывалась своей ленью, как щитом. Не вылезала из кровати. Дважды в день забегала Зинеб и кротко, почти боязливо предлагала:

— Иди поешь…

— Не хочется.

— Ты заболела?

Нет.

Иди поешь… Фарид спрашивает о тебе…

Есть мне не хотелось. Сама мысль о пище внушала отвращение. Напуганная, Зинеб исчезала. Вскоре появлялась Лелла и холодно допытывалась:

— Ты заболела?

— Не хочется есть, и все.

— Если это каприз…

Это был каприз. Она не ошибалась. Я вдруг осознала, что это упрямство — не более чем желание увидеть, как домашние будут суетиться вокруг меня; так мне было удобнее протестовать против судьбы. Это был каприз. Достаточно было Лелле сказать это вслух, чтобы передо мною предстала вся нелепость моего поведения; этим ребяческим упрямством я убивала в себе обиду, которую нанес мне Салим.

Я встала. Положив конец тому, в чем я хотела видеть этакий церемониал страдания, я призналась себе, что еще не достойна настоящей любовной муки.

* * *

Мавританская баня была полна детей, которых женщины приводят по четвергам и моют всем скопом, пока те по привычке голосят неутомимым хором. Я слышала их долгие усталые вопли в холодном зале, где отдыхала, растянувшись на плиточном полу у бассейна.

Вокруг меня щебетали женщины в одинаковых цветных лоскутах. Мимо прошла Шерифа, обернутая в полотенце: она уже вымылась. Она никогда не проводила в парилке больше получаса; потом она в полубессознательном состоянии долго отдыхала на матрасе в предбаннике.

Я заказала апельсины и теперь ела их, погрузив ноги в ледяную воду бассейна. Мне было хорошо. Время от времени распахивалась дверь, отделявшая нас от парилок, сердца хаммама, и тогда до нас доносились приглушенные паром разнообразные звуки: сонные выкрики детей, журчание воды на раскаленных плитках, хлопки массажисток по спинам толстух. Я снова окунала ноги в холодную воду, очищала от кожуры очередной апельсин, и сок его стекал с моих щек. Не шевелясь, я наслаждалась телесной истомой.

Внезапно я вздрогнула от звуков знакомого голоса. Это явилась Тамани. Обернутая широченным лоскутом в зеленую полоску, который был завязан над необъятной грудью, она казалась голой. Должно быть, о том, что я здесь, она узнала от Шерифы, так что, увидев меня, не удивилась. Она выросла передо мной.

Так, значит, ты пришла? — благодушно спросила она.

Не дожидаясь ответа, она села рядом. Распустив влажные волосы, она принялась расчесывать их плавными движениями. Я смотрела, как черепаховый гребень скользит по ее черным волосам; теперь они спускались занавесом вокруг ее огромной головы. Сидя вот так, с прядями, образующими как бы пучок длинных корней, она походила на какое-то чудовищное ядовитое растение. Вокруг прохаживались женщины. Они ступали горделиво, запрокинув голову под тяжестью ниспадающих до бедер волос. Одна лишь Тамани с ее плотоядным смехом и громким голосом вносила в этот мир демоническую ноту. Но вот она кончила причесываться и уставилась на меня, повторяя: