Александр Беатов - Время дня - ночь

В другом ряду, у окна, располагался пожилой человек, бывший фронтовик, по иронии судьбы с фамилией Смердяков, так же, как и у Достоевского, страдавший эпилепсией. Сашке и другим больным, кроме Бориса, не раз приходилось удерживать его дёргавшиеся в конвульсиях конечности.

Когда Смердяков чувствовал себя хорошо, то писал низкопробные стихи о войне, с полу-точной и неточной рифмой и без всякого размера, как пишут невежды, не чувствующие законов стихосложения. Он любил читать их вслух, найдя какого-нибудь наивного слушателя из больных, и не отпускал его, пока тот не уставал и не покидал его под тем или иным предлогом. Как-то раз он "взял в оборот" Анатолия. Но тот, послушав его с минуту, без церемоний послал его на "три буквы" и, отпив воды из своей кружки, направился прочь из палаты.

Следующую от Смердякова кровать, параллельную Сашкиной, занимал тихий мужик среднего неопределённого возраста, который Сашке как-то совсем не запомнился, а далее, параллельно кровати Анатолия — другой "неусидчивый", по имени Коля, тоже среднего возраста, но в отличие от Анатолия — толстый. Он тоже до устали ходил по коридору, затем валился на кровать, но не мог улежать и одной минуты, вскакивал, постанывая от боли в пятках, и опять шёл в коридор. В отличие от своего "партнёра по несчастью", кружку он не держал, и утолял жажду в туалете прямо из водопроводного крана.

На восьмой по счёту кровати помещался молодой парень имя которого Саша не запомнил, поскольку на следующий же день, во время прогулки, парню удалось со снежного сугроба взобраться и перелезть через забор и в попытке утопиться бежать на пруд. Санитары, конечно, успели вытащить его из воды. Больного сразу же перевели в "палату для буйных", помещавшуюся на первом этаже, и откуда уже никого не выпускали ни на какую прогулку и где, по слухам, санитары издевались над больными и избивали из-за малейших пустяков.

Узнав о случившемся, Сашка подумал: "Наверное, парень решил закосить посильнее, а то, видно, не верят. Может, и мне придётся что-нибудь такое выкинуть?.." Он никак не мог поверить, что всё, что парень сделал, было без разумного контроля: "Ведь знал же он, куда надо бежать, чтобы утопиться", — думал Саша. — "Значит заранее запланировал. Если запланировал, то с какой целью? Если, действительно, хотел утопиться, то как он мог рассчитывать, что это получится? Значит, скорее всего, он допускал, что не получится, и потому преследовал целью то, чтобы его перевели к буйным и усугубили диагноз. Значит, недостаточно того, чтобы просто отбыть! Могут сказать, что вылечили — иди в армию! Как бы не промахнуться!.."

После того, как восьмая кровать освободилась, её занял мальчик, лет пятнадцати, тёзка Саши, из Кирова, который страдал тяжёлой депрессией, "кочевал" из палаты в палату уже около года. Мальчишка часто жаловался, что ничего не хочет и ни в чём не видит никакого смысла; показывал Сашке шрамы, оставшиеся после попытки перерезать себе вены.

"Неужели тоже косит?" — думал Саша. — "А может быть я только думаю, что хочу закосить, но на самом деле — такой же, как они, больной? Больной — на самом деле!?" Но Саша отгонял эту мысль, обессмысливавшую всякое существование, и думал: "Если он действительно считает себя больным, то как же он не найдёт силы в разуме, чтобы сказать себе: Нет, я-то знаю, что я — не болен! Пусть все думают наоборот… Но только не я! Дайте мне только время!.."

И Саша ловил себя на мысли, что думает за мальчика по-своему. И всё никак не мог понять того, как можно считать себя по-настоящему больным и согласиться с этим внутренне. И даже если бы человек был болен на самом деле, то его последний шанс — это отрицать свою болезнь хотя бы внутренне, не соглашаться с этим фактом ни при каком условии, ни при каких кажущихся доказательствах: как приходящих со стороны, так и от собственных чувств, эмоций и мыслей.

И Саша пришёл к новому умозаключению. Подобно тому, как он поклялся себе ни при каких обстоятельствах не проговориться о цели своего пребывания в больнице, точно так же — никогда и ни при каких обстоятельствах — не признавать себя психически больным — даже перед самим собою.

Как-то раз Саша из Кирова спросил Сашку, был ли он влюблён. Сашка ответил ему, что был, но не стал распространяться на эту тему, поскольку не хотел, чтобы находившиеся рядом больные слышали. Его тёзка заметил лишь в ответ, что он, мол, и влюблён-то не был, и что вся его жизнь — сплошная тьма скуки, и потому, что если у Сашки будут лишние таблетки седуксена, то пусть он даёт их ему, так как он их копит…