Александр Беатов - Время дня - ночь

В вагоне почти никто не разговаривал, прислушиваясь к происходящему. Только стук колёс продолжал свою мерную общесоциальную работу.

— Ведь на рыбалку-то тоже, поди, хоца! — громко провозгласил парень.

Круглов молчал, не зная, что ему ответить.

— Ты же такой же человек, как и мы! Ведь, правда? — бородач посмотрел по сторонам, как бы ища поддержки от своих компаньонов.

— Правда, — подтвердил Николай, продолжая оставаться в недоумении. — Только я — не Брежнев…

— А кто же ты? — не унимался хулиган.

— Я — Круглов… Вот я кто… Круглов — моя фамилия…

— Нет! Всё ты врёшь! Без бумажки-то и выдумать ничего не можешь! Это я — Круглов! А ты… Ты — не иначе как сам Брежнев, мать твою… Вот ты кто! Понял?

Николай промолчал, находя спорить бессмысленным.

— Брежнев, а Брежнев! А хочешь выпить? — не унимался парень.

— Нет, — сказал Николай. — Я не пью: бросил.

— Не пьёшь?! Значит, точно, ты — Брежнев. У тебя, ведь, говорят язва… Завязал, значит… Помрёшь скоро…

— Нет у мене язвы! — воскликнул в негодовании Николай. — Что пристаёшь? Никакой я не Брежнев!

— А покажи свои документы!

— А кто ты таков, сукин сын, чтобы я тобе их стал показывать?! — воскликнул Николай.

— Кто я? — отозвался бородач. — "Диссидент" моё имя! Понял?

В это время другой парень, сидевший у окна, напротив Николая, откуда-то вытащил начатую бутылку портвейна и гранёный стакан, наполнил его до самых краёв и протянул Николаю.

— Пей! — сказал бородач. — Пей и не обижайся!

Николай взял стакан и привычным жестом опрокинул его содержимое в себя.

— Так-то, гражданин Круглов! — сказал бородач. — А то мы и в самом деле было подумали, что ты — Брежнев, ети его за ногу! Очень уж похож! Скажи? — он толкнул локтём сидевшего рядом дружка.

— Как две капли водки! — отозвался тот.

— Давай ещё выпьем! — парень взял у приятеля бутылку и налил Николаю ещё пол стакана.

— Пей, а то больно серьёзный, прямо, как он!

Николай выпил, поблагодарил и неожиданно для себя стал рассказывать о том, как он хотел посетить Новодевичево кладбище. Опомнился, когда приехали в Москву. Собутыльники сразу же растворились в толпе, заполнившей платформу, и Николай, немного захмелевший после долгого воздержания, остался один.

Начался сильный дождь, и он сильно вымок, пока вместе с медленно шедшей по перрону толпой дошёл до входа в метро. Дождь его отрезвил, и он стал сетовать, что опять не удержался и выпил.

"Ети их мать!" — думал он в сердцах. — Это ж надо такому быть! Брежневым голову заморочили!"

Выйдя из метро, он обнаружил, что дождь кончился.

У бочки с квасом столпилась длинная очередь. Николай почувствовал смелость и решил напиться квасу без очереди. Он подошёл к продавцу и сказал:

— Я — ветеран войны. Налейте мне большую кружку.

В это время подошли двое парней высокого роста.

— В очереди надо стоять, молодой человек, — сказал один из них Круглову, в то время как другой протягивал знакомому продавцу деньги за квас.

— Какой я тебе "молодой человек"?! — взорвался Круглов. — Сопляк!

И тогда другой парень, отходя от бочки уже с двумя полными кружками, ему нагло ответил:

— А если не молодой, то встань в очередь, как все!

— "Молодым везде у нас дорога…" — пропел другой.

— "Старикам везде у нас почёт… — закончил первый.

— Блатные! — проворчал кто-то в очереди.

— Скажите там продавцу, — раздался чей-то другой голос — Если будет отпускать без очереди, то сейчас живо напишем жалобу!

— Я — участник войны! — сказал Николай. — Имею право!..

— А предъяви удостоверение! — потребовал кто-то.

Николай вытащил из нагрудного кармана документ и поднял его над головой. Ему налили кружку кваса и, выпив её без всякого удовольствия, он направился к дому.

"Завтра надоть набрать бутыль, " — подумал он, забыв, что завтра уже будет понедельник, и он пойдёт на Завод…

Вечером Саша встречался с Володей. Он назначил свидание с ним в кафе "Мороженое", на Ленинском проспекте. На место встречи пришёл раньше на целый час и заказал себе пол-литра "Хирсы", креплёного вина, которое в те времена с небольшой наценкой подавали во многих кафе.

Саша и раньше бывал не раз в этом месте. Он приходил сюда, выпивал граммов триста портвейна и шёл пол дороги до дому пешком, а другую проезжал на автобусе. За рюмкой он впадал в сентиментальные размышления, грёзы, в основном касавшиеся его романтической неразделённой влюблённости.