Гари Штейнгарт - Супергрустная история настоящей любви

После отъезда из Нью-Йорка я почти десять лет прожил в Торонто, Стабильность-Канада, где сменил бесполезный американский паспорт на канадский, а имя Ленни Абрамов на Лэрри Эйбрахэм, которое казалось мне очень североамериканским — намек на летний костюм, привкус Ветхого Завета. Так или иначе, после смерти родителей я не мог носить имя, которое они мне дали, и фамилию, которая переехала с ними за океан. В итоге, впрочем, я уехал за океан и сам. Продал остатки привилегированных акций «Штатлинг», получил все свои юани и перебрался в деревенский домик в Вальдарно, в Свободное Государство Тоскана. Я хотел жить там, где меньше данных, меньше молодости, где таких же стариков не презирают лишь за то, что они стары, где пожилой человек может, к примеру, считаться красивым.

Через несколько лет после моей последней иммиграции я услышал, что на распавшийся итальянский полуостров приезжает Джоши Голдманн. Какой-то болонский хмырь снял документальный фильм о периоде расцвета «Постжизненных услуг», и медицинский факультет университета пригласил к себе то, что осталось от Джоши.

«Мы все умрем, — однажды сказала Грейс, эхом повторив за Нетти Файн. — Ты, я, Вишну, Юнис, твой босс, твои клиенты — все». Если в моем дневнике кроется хоть какая правда, то правда эта — в жалобе Грейс. (А может, то была вовсе и не жалоба.)

На сцене лицо моего эрзац-папаши, поначалу состроенное в серьезную ученую гримасу, стремительно распадалось, а тело сотрясал недавно открытый тремор Капасяна, связанный с процессами реверсирования дех-ронификации. Величественно пуская слюни на переводчика, обойдясь без преамбул и извинений, Джоши сообщил нам:

— Мы ошибались. Антиоксиданты оказались тупиком. Нам не хватило времени изобрести новые технологии, которые предотвратили бы осложнения, вызванные применением старых. Выяснилось, что наш геноцид свободных радикалов приносит больше вреда, чем пользы, нарушает клеточный метаболизм, лишает тело контроля. В итоге природа отказалась поддаваться.

И я, как идиот, его пожалел. Когда стали умирать клиенты, когда начался тремор и отказ органов, совет директоров «Штатлинг-Вапачун» уволил Джоши. «Постжизненные услуги» перешли к Говарду Шу, и он сделал из них то, о чем всегда мечтал, — гигантский стильный магазин, торгующий спа-сеансами и пластической хирургией губ. Юнис бросила Джоши еще до начала упадка. Мне мало что известно о молодом человеке, к которому она ушла, но, по моим данным, этот шотландец обладает весьма достойным характером и умеренными амбициями. Я знаю, что по крайней мере некоторое время они вместе жили под Абердином, городом на северных окраинах БКГШ-Лондона. Их отношения оказались единственным плодом единственного семестра, который Юнис провела в Голдсмитс-колледже, пытаясь при поддержке Джоши изучать искусство или же финансы.

Едва Джоши допел свою песнь, я выбежал из зала. Не хотелось спрашивать, каково ему знать, что он вот-вот умрет. Даже спустя столько лет, даже после его предательства, миф основания, связавший нас, не допускал такого вопроса.

Зимой я ездил к своим римским друзьям Джованне и Паоло в их деревенский дом, каменный амбар четырнадцатого века по дороге к Орвието. Первую ночь провел под широкими дубовыми балками перестроенной гостиной — пил свою дозу «Сагрантино ди Монтефал ько», любовался недавно сооруженными альковами и деревянными полками, которые неотшлифованной своей простотой выгодно подчеркивали возраст амбара, и добродушно наблюдал за своими красивыми молодыми друзьями и их чудесным пятилетним сыном, русским, который в свои пять лет уже в совершенстве владеет мандаринским, а также кантонским; его воздушные белокурые волосы служат упреком смуглым родительским физиономиям. Комнату наполнял древесный дым, омывавший нас всех сладким ароматным свечением. Мы беседовали — безмятежно, несмотря на вино, — о глобальном потеплении и конце человеческой жизни на земле. Итальянцы уподобляли нашу роль на планете надоедливым слепням, а саморегулирующиеся планетные экосистемы — некой гигантской мухобойке. Я не понимал, как они, родители этого мальчика, способны даже подумать об исчезновении мира их сына, и, вероятно, почувствовав, что беседа угнетает меня, и к тому же зная, что мне и самому осталось жить всего лет десять или двадцать, хозяин и хозяйка дома торопливо вскочили и отправились колоть антибиотики хворой призовой козе.