Махмуд Теймур - Синие фонари

Фильм окончился; зажегся свет. Зрители, не покидая зала, повернулись к соседней с нами ложе и громкими, восторженными возгласами приветствовали сидевших там мужчину и девушку. Те поднялись со своих мест, подошли к барьеру и, улыбаясь, отвечали на приветствия. Когда восторги утихли и публика стала расходиться, Абдель Керим взял меня под руку, и мы вместе отправились в ложу артистов.

— Позволь тебе представить: Аррис Итрис — герой «Волшебного фонаря», а это Фавазир — его дочь по фильму и в жизни, — сказал он.

Я от всего сердца поздравил обоих с успехом.

Какая метаморфоза! Бродяга с всклокоченными волосами, с пыльным злым лицом, в грязных лохмотьях — и этот изящный, улыбающийся джентльмен в элегантном европейском костюме рядом с красивой девушкой!

Возвращаясь домой вместе с Абдель Керимом, я не переставал удивляться:

— Ну и чудеса! До сих пор не могу поверить!

— В жизни всякое случается, — заметил мой друг. — Если поставленная цель благородна и если ты настойчиво к ней стремишься — она будет достигнута. «Волшебный фонарь» еще способен показывать чудеса.

Перевод М. Анисимова

Хотя господин Сабахлали и слыл скрягой, он непременно раз в год устраивал прием, именовавшийся весьма пышно — «Банкет братьев по духу»!

Говоря по справедливости, пышным было лишь само название, что же до угощения, то его, по сути дела, не было.

Тем не менее я всегда поминаю господина Сабахлали добрым словом, ибо меня он никогда не забывал включить в список приглашенных.

Не обошел он меня и в этот раз. Он позвонил мне по телефону и гнусавым голосом, который выдавал переполнявшую его радость, пригласил на банкет, не преминув поздравить меня с таким событием.

В указанное время я переступил порог его дома, где уже собрались литераторы и кое-кто из общественных деятелей.

У дверей меня радушно встретил хозяин. Передвигался он донельзя степенно, и при взгляде на его приземистую фигуру я, как всегда, невольно подумал: не угодил ли он часом под кабину лифта?

Я уселся в кресло среди прочих гостей, и вскоре хозяин подошел ко мне, держа в руках начищенный до блеска медный поднос, на котором было разложено угощение для участников банкета.

Поднос этот воистину был достоин удивления! На нем, словно остатки былой роскоши, были разложены несколько вялых мандаринов, горсточка сушеных фиников, по краям подноса были раскиданы разноцветные леденцы.

Но все это совершенно меркло перед яблоком, которое, клянусь Аллахом, когда-то было сочным и, наверное, поистине великолепным. Крупное, величиной с небольшой арбуз, и сейчас еще румяное, оно, как невеста в свадебном наряде, горделиво красовалось в самом центре подноса и благоухало, словно цветок на празднике весны. Его пряный запах опьянял. Уже один вид чудесного яблока мог принести истинное наслаждение! Однако мои пальцы не осмелились прикоснуться к этому чуду — я довольствовался фиником, сморщенным, как щека старухи, и долго сосал его, стараясь размягчить. Вскоре я понял, что проглотить финик мне так и не удастся, но все же продолжал его жевать.

Тем временем приходили все новые и новые гости. Перед каждым прибывшим сразу же появлялся поднос, и гость скромно брал с него что-нибудь, не рискуя посягнуть на яблоко, прочно воцарившееся в центре подноса. Все лишь с вожделением поглядывали на запретный плод, твердо зная — горе тому, кто отважится похитить этот тотем, эту драгоценную жемчужину. Его сочтут бессовестным обжорой, достойным всеобщего презрения. Расчет господина Сабахлали оказался верным: ни один из гостей не решился стать обладателем соблазнительного фрукта.

А хозяин гордо расхаживал со своим подносом, и грудь его распирало ликование.

Прием был в самом разгаре, когда с улицы донеслись странные звуки, подобные тем, которые испускает глупый пеликан. Нам стало не по себе — уж очень хорошо были знакомы эти звуки…

В дверь с шумом ворвалась досточтимая госпожа Ашвак.

— Сабахлали! — послышался ее громкий голос. — Ничего, что я явилась без приглашения? А, дорогой?

И, подлетев к хозяину, она по-приятельски толкнула его в бок, да так сильно, что тот едва удержался на ногах. Придя немного в себя, он пролепетал:

— Мой дом — твой дом. Добро пожаловать…

Госпожа Ашвак, покачиваясь, как навьюченная верблюдица, вошла в гостиную и плюхнулась в мягкое кресло, воспользовавшись тем, что занимавший его ранее гость имел неосторожность встать, дабы засвидетельствовать ей свое почтение. Отсюда она повела дальнейшее наступление.