Гоце Смилевски - Сестра Зигмунда Фрейда

Доктор Гете (который в этот момент мешал пациентке, бесцельно движущейся по комнате, вытягивая руку и таким образом преграждая ей путь, а она наклонялась, преодолевала препятствие и продолжала бесцельно шагать по комнате) ответил:

— Моей целью было не заставлять кого-то задаваться вопросом, зачем это нужно, а выяснить, почему пациентка реагирует так, а не иначе.

— А как ей нужно реагировать?

— Она должна останавливаться, когда я перекрываю ей путь, а не пролезать под моей рукой. Вам следовало это заметить. Именно это и было целью: чтобы кто-нибудь из присутствующих заметил необычность ее поведения.

— Я заметила только то, что вы издеваетесь над ней, — сказала Клара.

— Нет, я задумывал это не как камеру пыток, а как театр.

— Театр?

— Да, театр. Те, кто понял бы, что она реагирует неправильно, от этого осознания пережили бы состояние катарсиса, что помогло бы им излечиться. Это не относится к вам — вы в отличном состоянии. Я давно уже понял, что вы здесь просто отдыхаете. Но я думал об остальных, — сказал доктор Гете, показывая на других пациентов. — Да, если бы они поняли, что она реагирует неправильно, это осознание вызвало бы катарсис.

— Все мы поняли, что вы поступаете неправильно, но это не вызывает у нас катарсиса, — парировала Клара.

— Это потому, что ваше понимание ошибочно, — ответил доктор Гете и в очередной раз вытянул руку перед девушкой, быстро шагающей по комнате. — Одна из главных особенностей сумасшедших состоит в том, что все их поступки, намерения, высказывания свидетельствуют о том, что они ведут бессмысленное существование, но не осознают этого. Если сумасшедшие поймут бессмысленность своих поступков, намерений, высказываний, вполне возможно, они прекратят существование, пойманное в капкан безумия, и вернутся к разумному существованию, — стоял на своем доктор Гете.

— Не являются ли эти бессмысленные поступки, намерения и высказывания следствием осознания сумасшедшими того, что существование, разумное или неразумное, все равно бессмысленно и отличается только способом выражения? И просто решили эту бессмысленность прожить неразумно, что и называется сумасшествием? — спросила его Клара.

— У меня нет ответа на такие вопросы. Задайте мне какой-нибудь простой вопрос, — сказал доктор Гете и подошел к девушке, стоящей в углу комнаты. Ее имени никто не знал, все звали ее Доброй Душой. — Вот эта девушка никогда не противится насилию.

Доктор Гете достал из кармана иглу и вонзил ей в лоб. Она оставалась спокойной, не пошевелилась, когда доктор Гете приблизился к ее голове с иглой, осталась спокойной даже тогда, когда кончик иглы вошел в кожу на ее лбу.

— Я наношу ей вред, а она не защищается, даже не пытается устранить повреждение. Понимаете? Она ведет себя неразумно.

— Это не Добрая Душа ведет себя неразумно, ваши поступки неразумны, — сказала Клара и продолжила спорить с доктором Гете.

Пока дискуссия продолжалась, Макс отошел от группы пациентов, стоящих у окна, приблизился к Доброй Душе и вытащил иглу у нее изо лба.

«Мы должны отбросить идею о разработке плана лечения психопатической личности — может быть, навсегда, а может быть, только на время, до тех пор, пока не найдем более подходящее решение» (Зигмунд Фрейд. Высказывание о психоанализе).

Любовь между Доброй Душой и Максом зародилась в тот момент, когда он приблизил руку к ее лбу и вытащил воткнутую иглу. Их любовь, но это была не любовь, потому что любовь — это когда влюбленные называют так свое чувство, а Добрая Душа и Макс никак не называли то, что было между ними; они просто поддерживали слабый огонь, в тепле которого грелись их души.

Рабочие часы Макс проводил в помещении для изготовления изделий из дерева, а Добрая Душа в швейной мастерской, и когда они встречались во время прогулки в парке, девушка доставала платок, лоскуток или фартук, который прятала под бюстгальтером прямо на сердце, а он дарил ей лошадку, цветок или ангелочка, вырезанных из дерева. Он клал лоскутки, платочки или фартуки под подушку и на нее и засыпал на них; Добрая Душа расставляла деревянных лошадок, цветы и ангелочков на тумбочке у кровати. Говорили, что во сне Добрая Душа шептала его имя. А Макс, рассказывали, пытался узнать ее имя, но ее имени никто не знал, она была Доброй Душой с тех пор, как появилась в клинике Гнездо.

Макс и Добрая Душа сближались так, как сближаются небо и земля в какой-то далекой точке — соединяются только для взгляда, направленного на горизонт, а на самом деле их единение невозможно, как и разделение. Той весной были мгновения, когда все мы забывали о своем безумии, а безумие забывало о нас, и думали про Добрую Душу и Макса и часто произносили слово «любовь».