Гоце Смилевски - Сестра Зигмунда Фрейда

Некоторые лгали себе и другим: «Мы здесь проездом, знаете, остановились в отеле всего на один день, а уже завтра…» — и делали неопределенный жест рукой.

Особенно настойчиво больные просились домой во время рабочих часов, когда доктора занимались вместе с нами — ткали, вязали или вырезали предметы из дерева. Тогда в комнате раздавался хор голосов пациентов, умолявших отпустить их из клиники: от стен эхом отражались безумные мелодии человеческих голосов, пропитанные мольбами, жалобами, заверениями; в этой симфонии смешивались сотни голосов, переплетались самые разные ритмы, тональности, темпы, а меж словами проступали неясное бормотание и вопли, клацанье зубов, чмоканье губ, секвенция голоса, пародия на звуки, которые можно услышать только в кошмарном сне, а за словами ощущались судьбы тех, кто говорил, охал, жужжал, клацал, бормотал и кричал.

— Почему вы не пускаете домой тех, кто хочет уйти? — спросила Клара доктора Гете однажды днем в помещении для вязания.

— Потому что их место не там, а здесь, — ответил доктор Гете.

— Откуда вы знаете, что их место не там, а здесь?

— По закону безумец должен быть защищен от своего безумия, а нормальные должны быть защищены от безумцев.

— До тех пор пока они не нарушат закон и сами не захотят здесь находиться, они имеют право быть свободными, — возразила Клара. — Или само безумие противозаконно?

— В самом безумии заключена возможность совершения преступления.

— В каждом человеческом существе заключена возможность совершения преступления. Почему бы тогда весь человеческий род не рассадить по тюрьмам и сумасшедшим домам?

— Иногда я думаю, что вы одна из немногих никогда не проситесь на волю из-за наслаждения, которое испытываете, делая замечания и выискивая ошибки. Ошибки совершаются всегда. Они должны быть, потому что ни одна система не совершенна. Но эта система заботы о пациентах, страдающих душевными заболеваниями, наилучший выход.

— Нет. Свобода — первейшее условие любой заботы о ком-либо. А большинство из нас чувствуют себя здесь узниками.

— Вы должны понять, что сумасшедшие в любом случае чувствуют себя узниками, возможно, первый шаг к безумию — это ощущение, что мир — тюрьма. Мир с его законами — я имею в виду не только общественные законы, но и законы природы — воспринимается как тюрьма; отсюда, возможно, и проистекает причина создания новых миров со своими законами, но чувство порабощенности остается навечно.

Клубок шерсти скатился с колен доктора Гете и упал на пол. Он привстал, поднял клубок, снова сел и, продолжая вязать, сказал:

— А вам и вашей подруге… — он указал на меня, — вам легче, вы разыгрываете полубезумие-полунормальность. Для вас то, что вы называете тюрьмой, является освобождением от тюрьмы, в которой вы жили за пределами больницы. Я понял это сразу. Вы здесь как на курорте. Это прекрасно, действительно прекрасно: братья оплачивают ваше пребывание здесь, вы наслаждаетесь свободой в этой тюрьме, как вы называете нашу больницу, в отличие от зависимости и принуждения, которые чувствовали снаружи, зависимость и принуждение, которые намного слабее, чем у настоящих больных; ваши зависимость и принуждение сводятся к простому семейному конфликту и не являются результатом серьезной вражды с внутренним Я. Да, вы действительно здесь как на курорте. И я это уважаю, уважаю ваш выбор, только прошу вас, уважайте и вы мою работу и не вмешивайтесь в нее, — закончил доктор Гете, продолжая вязать длинный черный шарф.

Один из методов, практикуемых доктором Гете, походил на топтание безумия. Он собирал около двадцати пациентов в каком-нибудь большом помещении больницы и с одним из пациентов начинал игру, в которой безумие трактовалось как глупость. Иногда эти игры выглядели как легкая насмешка. Например, кто-нибудь считал себя Казановой, а доктор Гете расспрашивал его о его любовных приключениях, или кто-нибудь утверждал, что он — Наполеон, а доктор интересовался его военными походами. Но иногда эти игры становились настоящим издевательством. Например, когда доктор Гете принимался отрицать утверждения пациентов, со страстной искренностью рассказывающих о близких, которых они потеряли, или, например, когда Ганс, который всякий раз, услышав слово «зачем», принимался биться головой о стену, упорно спрашивал его: «Зачем ты бьешься головой о стену?» Когда игра превращалась в издевательство, Клара спрашивала доктора Гете:

— Зачем вы это делаете?