Фиона Макинтош - Хранитель лаванды

— С девочками все хорошо?

Якоб кивнул.

— Пока да, Вольф, пока да.

Люк помог им усесться рядом друг с другом.

Вольф оглядел его с головы до ног.

— Как ты, мой мальчик? Alles ist gut ?

— Не хочу я говорить по-немецки! — огрызнулся Люк. — И слова больше на нем не скажу!

— А ну послушай меня! Умение говорить по-немецки может спасти тебе жизнь! — Якоб повернулся к Вольфу. — Он упражнялся?

— Упражнялся? Да Люк теперь даже ругается как настоящий немец!

Отец нахмурился.

— И где только набрался?

— Он нередко спускается вниз, в Апт.

— Я там никаких солдат не видел.

— Они то приходят, то уходят, — пояснил Вольф. — Вообще-то, по понятным причинам, солдаты предпочитают Л’Иль-сюр-ла-Сорг.

Люк не бывал в Л’Иль-сюр-ла-Сорг с довоенных времен, но с детства, с семейных поездок туда, помнил, как красив этот городок. Он получил название в честь живописной реки Сорг, прохладные говорливые воды которой питали знаменитый родник, по праздникам привлекавший местных богачей. Теперь город заполонили шумные немецкие пьянчуги.

Одним небесам ведомо, как Якоб сумел провезти семью на юг, ни разу не наткнувшись на солдат, да и вообще, где он достал бензин — Люк не решался спрашивать. Даже в этом глухом углу, так далеко от Парижа, он знал, сколь нелегко выбраться из Оккупированной зоны. Без сомнения, деньги все же не окончательно утратили прежний вес.

— Ты разговаривал прямо с самими немецкими солдатами? — спросил Вольф.

Люк пожал плечами.

— Я в основном слушаю. А если говорю, то подмешиваю французские слова, чтобы звучало неуклюже, как у всех местных.

— Хорошо, — кивнул отец. — Никогда не представлялся? Никто из них не знает твоего имени?

Люк все больше дивился столь пристальному допросу.

— Да нет. Вот уж не питаю желания водить дружбу с немецкой солдатней. А почему ты спрашиваешь?

— Пытаюсь спасти тебе жизнь, — отозвался отец.

Люк опустил взгляд.

Сумерки сгущались, потихоньку подкрадывалась настоящая тьма, и в деревне внизу начали зажигаться огоньки. Чуть дальше на фоне ночного бархата неба раскинулся звездной пылью городок Апт. Если не считать обязательной военной службы, Люк никогда не покидал любимый край; в отличие от многих других парней, он не воспылал жаждой странствий, а напротив, проникся еще более пылкой любовью к родным лавандовым полям.

— Не волнуйся за меня, папа. Давай лучше вместе позаботимся о маме, Сабе и девочках.

Однако от следующих слов отца повеяло таким могильным холодом, что сперва Люк даже не понял, о чем речь.

— Боюсь, сынок, для них… для нас уже слишком поздно, — тихо произнес Якоб. — Но не для тебя.

Люк посмотрел на стариков. Отец отважно сражался во Французском легионе во время первой войны, а Вольф, калека, бился лишь за то, чтобы после поражения отказаться от германского гражданства и бежать во Францию. Оба они сумели выжить в те нелегкие времена. Так откуда же теперь унылый пораженческий настрой?

— Слишком поздно? — наконец повторил он. — Мы можем спрятаться, можем…

— Можем, можем… но с тобой совсем другое дело. Настала пора, — промолвил Якоб, окончательно пугая сына. — Я… я должен кое в чем тебе признаться.

Люк совсем не ожидал такого поворота событий.

— Признаться?

Якоб заметил, что трубка у него погасла, негромко выругался и принялся ее раскуривать. Воцарилось молчание, нарушаемое лишь тихим попыхиванием — Якоб посасывал трубку, снова и снова прогоняя через нее воздух, пока табак наконец не задымился. Очень скоро вокруг поплыл мягкий аромат, примешивающийся к доносящимся из деревни запахам стряпни. На миг повеяло миром и покоем.

Порывшись в кармане, Люк выудил огрызок свечи, отец бросил ему спички, и во тьме загорелся слабый огонек. В бликах свечи лица стариков казались почти призрачными… Нет, ему не почудилось — во взглядах обоих застыла нерешительность.

— В чем дело? — спросил Люк.

Оба хором вздохнули.

— Что стряслось? — повторил Люк. Сердце ему пронзил неясный страх.

— Люк, — наконец произнес Якоб, — мой любимый и единственный сын. — Воздух словно загустел от напряжения. Невдалеке траурно ухала сова. — Мы лгали тебе.

Якоб и Вольф говорили медленно, с запинками. Когда один замолкал или вдруг терял нить, рассказ подхватывал второй. Щедро уснащая повествование заверениями в любви, они делились с молодым человеком давними и тайными воспоминаниями о 1918 годе — годе, когда, по словам Якоба, произошло два замечательных события: закончилась война и в их жизни появился Люк.