Фиона Макинтош: Хранитель лаванды

Только теперь, глядя на одного из самых дорогих ему людей, Люк осознал, как разительно отец переменился. Мертвенно-бледная, истончившаяся кожа туго обтягивала исхудавшее, превратившееся почти в скелет тело.

Люку сделалось стыдно за себя самого, такого крепкого и мускулистого, за свой здоровый загар.

— Похоже, парижская жизнь нашу семью не слишком-то баловала.

— Люк, мне надо дать образование твоим сестрам. Здесь, в Сеньоне, для них ничего нет. Ты можешь себе представить, чтобы Сара или Ракель прозябали, не имея возможности развивать ум? А Гитель? Ей нужно то, что может предложить только Париж… Все мои дела тоже ведутся в Париже. — Отец понурил голову. — Точнее, велись. — Он закрыл глаза и глубоко вдохнул. — Чем тут пахнет?

Этот вопрос Якоб задавал бесчисленное количество раз в детстве Люка — но Люк не уставал отвечать на него. Ему были дороги воспоминания о далеких счастливых временах, когда он вот так же смотрел сверху на живописную долину: лоскутное одеяло полей и садов, оливковых рощ и синевших в сумерках высоких кипарисов.

Люк кашлянул, пытаясь избавиться от кислого привкуса во рту.

— Чем пахнет?.. Само собой, лавандой. Тимьян нынче вечером тоже крепок. А еще розмарин, мята и слабая нотка шалфея. Между прочим, жаркуе в кастрюле мадам Бланш томится вовсю.

— Ммм. — Отец кивнул. — Майорану она сегодня не пожалела.

— Ты меня сюда привел не травы обсуждать.

— Нет. Просто хотелось продлить на минутку иллюзию, будто ничего не изменилось и жизнь по-прежнему проста и безопасна.

— Папа, что привело вас сюда в такой спешке?

Вдали торжественно зазвенел колокол Сан-Мари — церкви двенадцатого века. В Средние века она приветствовала пилигримов, отправлявшихся в паломничество в Италию или Испанию, — именно поэтому их крошечная деревушка и могла похвастаться столь большой и пышной церковью.

Якоб вытащил из кармана трубку и выбил пепел на обломок скалы. Только сейчас Люк обратил внимание на то, что на рукаве у отца нашит кусок желтой ткани в форме звезды. Посреди нашивки было выведено слово « Juif ».

— А это, черт возьми, что такое?

— Мы носим такие нашивки уже с месяц, сынок, — пожал плечами отец. — Указ вступил в силу в начале июня. Мы, евреи, должны носить это везде и всюду.

В Люке вспыхнул гнев.

— Мало им того, что они выгнали всех наших с государственных постов, из промышленности, из торговли…

Отец закончил за него:

— Юриспруденция, медицина, банковское дело, гостиницы, недвижимость, даже образование… Бенджамин Майер так и не оправился, потеряв место профессора в университете. Причем постепенно становится все хуже и хуже. Новые конфискации, новые унижения. До сих пор мне удавалось ограждать наших девочек, но теперь даже моих сил не хватает.

— Значит, вы приехали насовсем? Здесь мы сумеем уберечь семью.

Отец грустно улыбнулся.

— Честно говоря, сомневаюсь, сынок, особенно после утверждения нового Schutzhaft .

Люк непонимающе уставился на него. В животе вдруг возник ледяной ком.

— Schutzhaft ?

Он знал значение этого слова — арест и защита, — но при чем тут оно?

— Благородное гестапо намерено нас, евреев, оберегать. Предупредительное заключение, опека с целью защиты — вот как это называется. Красивое название — просто фасад, под прикрытием которого они намерены нас всех упрятать за решетку.

— В тюрьму?

— И не только нацисты. Наши французские власти тоже приложили руку.

— Но ведь генеральный комиссариат по еврейским вопросам…

Отец сплюнул на землю между ними. От потрясения Люк не закончил фразы.

— Алчные продажные твари! — припечатал Якоб. — Правительство Виши с радостью приняло антиеврейские указы и до того озабочено тем, как бы все, что было у нас конфисковано, не попало в лапы немцам, что большинство наших друзей с оккупированных территорий стали беженцами или очутились в лагерях для перемещенных лиц. — Якоб невесело рассмеялся. — А мы… мы облегчили им эту задачу. Как покорные бараны, выполняли все, что от нас требовалось, сами являлись в префектуры для регистрации — называли свои имена, имена родителей, детей, адреса. Теперь у них есть полные сведения о каждом еврее во всем Париже. Да насколько я знаю — во всей Франции!

— Ну, это же просто список… — начал Люк.

Якоб ухватил его за рукав.

— Не просто список, сынок! Информация. А любая информация — это власть! Я с девятнадцати лет веду свое дело, я знаю: информация — ключ ко всему. Вот почему я отдал тебе лавандовые плантации. Я хочу, чтобы ты пораньше выучился, понял, что такое ответственность, усвоил ровно то, о чем я сейчас твержу. Деньги дают ощущение непобедимости, но ты сам видишь, сколь хрупок этот щит — мои деньги не способны защитить нас, когда нам так нужна защита. Настоящая сила в информации, а у властей теперь есть все, что только может им понадобиться, — потому что мы сами кротко рассказали им, как нас найти, сколько у нас детей, как их зовут, даже фотографии предоставили! Власти конфисковали нашу собственность, наши картины, столовое серебро, кресла, в которых мы сидели, столы, за которыми ели. И никто и не думает сопротивляться!