Фиона Макинтош - Хранитель лаванды

— Чем же вы питаетесь, если вам приходится постоянно прятаться?

— Повсюду хватает сочувствующих — народ нами гордится. Крестьяне передают в холмы еду. Дети привозят ее в игрушечных тележках, прикрыв куклами и плюшевыми мишками. Никто не станет подозревать детей.

— А дети вас видят?

— Никогда. Мы так свято придерживаемся принципов секретности, что я и сам не мог бы вам сказать, кто в деревне друг маки, а кто коллаборационист.

— В самом деле?

— Таким образом я никого не выдам и никто не выдаст меня.

— Ну и жизнь.

— Партизанам только такая и подходит. Мы держимся по двое, редко — по трое.

— Вы с Фрелоном?

— И еще один человек. Вы с ним встретитесь в Горде.

— А там выращивают лаванду?

— Почему вы спрашиваете?

— Когда вы пришли, от вас пахло лавандой.

Фосиль кивнул, но ничего объяснять не стал. А девушка не настаивала.

— В Сеньоне было так красиво — с лавандой.

Он печально кивнул.

— Я оттуда родом.

Горло у Лизетты сжалось — столько скорби звучало в голосе ее собеседника. Ей сразу вспомнился рассказ Роже о семье Фосиля.

— Не следовало мне вам признаваться, — заметил Фосиль. — Теперь придется вас убить.

Он улыбнулся — совершенно нормальной улыбкой, — и на несколько секунд все в нем переменилось, словно из-под низких туч вдруг проглянуло ласковое ноябрьское солнышко. Лизетта поймала себя на том, что ежесекундно осознает, что он рядом. Если они на ходу случайно задевали друг друга, как бывает, когда идешь вместе по тропинке, она торопилась извиняться. Да и Фосиль вроде бы реагировал точно так же. Интересно, узнает она когда-нибудь его настоящее имя?

— Если можно, погодите, пока я не управлюсь с заданием. — Лизетта улыбнулась ему в ответ.

— Учитывая, каким странным путем вы добираетесь до Парижа и сколько всевозможных предосторожностей ради вас предпринято, Анжелина, невольно сделаешь вывод, что для англичан вы крайне важны… и задание у вас крайне опасное.

Задание. Лизетта старалась пока не думать о нем. Ей самой решать, как к выполнению этого задания подобраться. Пока она не понимала, должна ли просто соблазнить заданный ей объект и тянуть из него информацию — или же попытаться перевербовать. Ее бросили в львиное логово и велели укротить льва.

— Да, надеюсь, я не подведу.

— Сколько вам лет?

— Двадцать четыре.

— А семья у вас есть?

— Бабушка с дедушкой. И, уж коли мы так откровенны… а у вас?

Фосиль втянул в себя воздух.

— Думаю, пора двигать дальше.

Он поднялся. Хрупкий пузырек нормальных отношений меж ними с треском лопнул.

Девушка вскочила на ноги.

— Я не хотела совать нос в чужие дела…

Фосиль обернулся.

— О семье говорить трудно. Может быть…

— Ничего страшного. Расскажите мне про Горд. Где он?

— Там, наверху.

И как только она умудрилась до сих пор не замечать его? Последние несколько километров Лизетта шагала словно в забытьи — глядя в землю перед собой, тупо переставляя ноги, следя лишь за тем, чтобы ступать след в след за своим провожатым. И позволила себе отвлечься, думать о своем. Так было легче переносить долгие часы безмолвия, голод, одиночество. И вот теперь прямо у нее над головой, в утесах, омытое золотым светом, парило потрясающее поселение. Солнце уже миновало зенит. Молодые люди провели в дороге добрых семь часов.

— Это главное местное поселение с римских времен, и с тех же пор — крепость. Нынче Горд — оплот Сопротивления, — усмехнулся Фосиль, перехватив ее ошарашенный взгляд.

— Дух захватывает, — пробормотала Лизетта.

— Да. Но milice знает, что нас здесь много. Надо соблюдать крайнюю осторожность. Полицаи не в силах патрулировать деревню регулярно, однако устраивают набеги с тех самых пор, как немцы захватили власть в так называемой Свободной Франции.

— Зачем же рисковать, приходя сюда?

— Все равно безопаснее, чем ночевать в Кавайлоне. Прибавим шагу? Хорошо бы успеть в аббатство до темноты.

Они шагали еще около часа и наконец добрались до Горда, однако восхищение Лизетты прожило недолго. Стоило им войти в лабиринт запутанных улочек, как ее восторг сменился липким страхом, что растекался по жилам и глухо стучал в ушах. С площади раздавался отчетливый шум марширующих отрядов и рев моторов. Только немцы носили такие тяжелые сапоги. Только у немцев сейчас был бензин.

— Мне следовало вас предупредить, — сказал Фосиль, почуяв тревогу спутницы.

— Все равно мне надо привыкать.

— Верно. В Париже будет еще хуже.