Джеми Аттенберг - Мидлштейны

— Как именно?

— Всеми возможными способами.

— Мне что, спрашивать у нее? Ты все время увиливаешь, Ричард. Почему тебе так трудно ответить на какой-то несчастный вопрос?

Плач на втором этаже прекратился, потом Робин всхлипнула и зарыдала еще громче. Эди шагнула к Ричарду, он отступил и уперся спиной во входную дверь.

— Почему моя дочь ревет белугой?

— Она оскорбила кантора.

Мидлштейн расправил плечи. Он был выше ее. Он — муж, он имеет право решать.

— Что ты сделал? — спросила Эди.

— Дал ей пощечину.

Эди испепелила Ричарда взглядом — иногда в ее глазах вспыхивали просто адские огни — и бросилась на него. Теперь засверкали ее собственные молнии. Она ударила по плечу, по шее, в висок — всюду, куда могла дотянуться.

— Пальцем не трогай моего ребенка!

Ричард закрывался, но тогда она била в другое место.

— Пальцем не трогай, понял?

Шлепки жалили его. На губах жены блестела слюна.

— Близко не подходи к моей дочери!

Она дала ему пощечину.

— Мне завтра сдавать работу, а ребенок в истерике. Ты просто вредитель, Ричард!

Эди толкнула его в грудь.

— Жалкий клоун!

Тряхнув головой, она бросилась на второй этаж. Минуту спустя рыдания в комнате дочери стихли.

Мидлштейн взглянул на мрачную, испуганную Эмили, которая сидела, прижавшись щекой к стеклу. Понимает, что провинилась.

— Будь я твоим отцом, я бы тебе так врезал, что голова завертелась бы.

Девочка широко раскрыла глаза, но не заплакала.

— Но я — не отец, я дедушка. А потому скажу только, что ты сегодня отвратительно себя вела, просто отвратительно. И ты, Джош. Если ты напакостил меньше сестры, это не значит, что все хорошо.

— Прости, — сказал мальчик.

— Ты не виноват, что мы не хотели ехать, — сообщила Эмили, наконец раскаиваясь. — Сегодня день рождения у нашего одноклассника, и нас пригласили.

— В лазерный парк, — добавил Джош.

— Я даже не знаю, что это, — сказал Мидлштейн.

— Там круто.

— Надоела мне эта синагога, — пожаловалась Эмили. — Мы и так весь год ходим в еврейскую школу.

Ричард глубоко вздохнул.

— Эмили, в жизни столько вещей, которые не хочется делать. Ты и представить не можешь. Ты еще загрустишь по тем дням, когда самой тяжелой повинностью было часок-другой поразмышлять над словом божьим.

— Сомневаюсь, — тихонько буркнула девочка, но Мидлштейн услышал ее и вскинул руку.

Эмили отшатнулась, и пальцы встретили только воздух — пустоту между ним и внучкой. Ричард помедлил и потрепал ее по плечу, словно так и собирался.

— Ты еще поймешь.

По дороге они молчали. Эмили и Джош благоразумно держали телефоны в карманах, а потому в машине было тихо, только шумел мотор да по радио чуть слышно играла электрогитара. Ричард еще и зажигание не успел выключить, как дети выскочили и бросились в дом. Ну почему внуки всегда убегают от него? Разве не видят, что он любит их всем сердцем?

По ступеням спустился Бенни, скрестив руки на груди. Рашель только махнула свекру с порога и скрылась. Наверное, пошла расспрашивать детей.

— Ну, какие дела? — спросил сын.

— Ребе слишком уж долго говорил об Израиле. Я не то чтобы против, но иногда он — как заевшая пластинка.

— А что Эмили с Джошем?

— Они хорошо себя вели. Думаю, службы для них скучноваты, с друзьями куда веселее.

— Они такую бурю подняли. Их пригласили…

— Знаю. На какие-то аттракционы.

— Там играют лазерами. — Бенни опустил руки и расслабился: отец явно поладил с детьми. — В Уилинге есть такой парк. Давно уже открыли.

Мидлштейн пожал плечами.

— В общем, детям нравится, — подытожил он.

— Да. И тут вместо парка — синагога. Вот они и расстроились.

— Они очень славные.

Бенни кивнул, оглянулся на дом и приобнял отца за плечи.

— Давай прогуляемся.

В темноте они обошли газон и остановились с другой стороны дома. Сын вытащил сигарету с травкой.

— До сих пор куришь?

— От случая к случаю. — Бенни посмотрел на небо. — Сейчас, по-моему, как раз не помешает.

— Я бы тоже затянулся. Разок, а то еще за руль садиться.

— Тебе и раза хватит.

Сын прикурил, сделал пару затяжек, потом еще две-три. «Как же, от случая к случаю», — подумал Ричард. Бенни протянул ему сигарету. Мидлштейну сразу стало лучше, на сердце полегчало, и плечи расправились, точно с них упала гора.

— Неплохая травка, — заметил он.

— Высший сорт. И голова потом не болит. Правда, утром я иногда подтормаживаю.

Бенни опустился в раскладное кресло и жестом пригласил отца сесть. Оба положили ноги на стол. Сын протянул Ричарду сигарету, и тот затянулся еще раз.