Нил Шустерман - Возрождение Теневого клуба

— Какая пуговица?

Он посмотрел в папку, и высокомерное выражение сошло с его лица.

— Ну хорошо. Отдай.

И хотя мне было очень не по себе — не из-за проглоченной пуговицы, а из-за избранной мной линии поведения — я заставил себя улыбнуться.

— Понятия не имею, о чём вы, — медленно, с расстановкой выговорил я, по-прежнему глядя прямо ему в глаза. Не знаю, может, моя эмоциональная застылость в сочетании с ледяным взглядом послужили ему явственным доказательством моей социопатии, но он как-то изменился. Сжался, уменьшился и даже, кажется, испугался.

— Что ты задумал? — спросил он.

Улыбка словно приклеилась к моим губам; и в этот момент я понял, что больше не притворяюсь , будто контроль над ситуацией принадлежит мне. Я действительно был хозяином положения.

— Может, я и поиздевался над Алеком, — произнёс я, — но вам никогда не удастся ничего доказать. Потому что я для вас слишком умён.

С этими словами я встал и твёрдым шагом вышел из кабинета, даже не оглянувшись. Если это охота на ведьм, то я не собираюсь покорно идти ко дну. Буду держаться на поверхности хотя бы из чувства противоречия. Стану ведьмой.

Изображать из себя плохого парня, когда ты на самом деле им не являешься — та ещё работка, но я учился быстро, да и стимул у меня был мощный. Кое в чём помог Тайсон. Собственно, он никогда не был плохим парнем — я имею в виду, он, скорее, вызывал у людей не страх, а брезгливость — но он как никто другой понимал все трудности этого дела. Тайсон воспринимал процесс обучения меня тонкостям злодейского имиджа как отменное развлечение. Мы уселись за кухонным столом, и он начал урок:

— Очень важно, в какой позе ты сидишь. Надо отодвинуться подальше от стола и хорошенько, нагло так развалиться.

Я попробовал.

— Не пойдёт, — забраковал Тайсон. — Ты всё равно слишком близко к столу — руки достают до тетради. А ты должен отодвинуться подальше, может, даже чуть-чуть наклонить стул назад, так чтобы все поняли: чтобы дотянуться до учебника, тебе требуются невероятные усилия.

— А, понял. Это как будто твои собственные книжки сами отталкивают тебя, не хотят, чтобы ты к ним прикасался.

— Точно. — Он прошёлся по кухне, внимательно изучая мою позу. — Ладно, сейчас вроде сидишь как надо. А теперь вообрази, что я учитель. Что будешь делать?

— Злобно пронзать глазами, — сказал я, — как будто вижу насквозь.

Тайсон покачал головой. Ответ неверный.

— Не-а. Для Грина, должно быть, сошло, потому что он первый начал злобно пронзать тебя. С учителем надо наоборот — избегать зрительного контакта.

Я попытался избегать.

— Да нет, не гляди в окно, а то похоже, что ты просто замечтался. И не вниз. Надо выбрать пустое место на стене и пялиться в него, чтобы становилось ясно — ты смотришь в никуда. И все должны понять, что делаешь ты это нарочно.

Я удручённо вздохнул.

— И что, всё это прямо так необходимо?

— Ну ты же хочешь выглядеть сволочью или как?

До наступления темноты я сходил в торговый центр и купил себе новое, «злодейское» одеяние: штаны и рубашки ужасного вида, с дырками и жуткими картинками. Вернувшись домой, я продефилировал перед Тайсоном в своём новом обличье. Вот теперь он встревожился.

— Ты чего? — осведомился я. — Или тряпки не те?

— Да нет... — замялся Тайсон, — я просто... ну, не знаю... Ты сам на себя не похож, Джаред.

Я глянул в зеркало, вмонтированное в дверцу его шкафа. Он прав. Я выглядел, словно злой двойник себя самого.

— Отлично, как раз то что надо.

Тайсон поёжился.

— Слушай, а зачем тебе это всё?

Но я ничего ему не рассказал. На то у меня имелись свои соображения, поделиться которыми я покуда ни с кем не мог.

В коридоре я налетел на маму. Та отреагировала немедленно:

— Мне не нравится, когда ты так одеваешься, Джаред.

Меня удивило не то, что ей мой новый стиль не по нутру. Меня удивило, как она это сказала — словно я уже одевался так прежде.

— Да сейчас все так ходят.

— Ты не все, — возразила она и добавила: — Будешь таскать это — стирай его сам. Я и пальцем не притронусь.

На следующий день я надел свои злодейские одёжки в школу, и эффект получился впечатляющий. Все встречные-поперечные оборачивались мне вслед — как ученики, так и учителя. Немало бровей ошеломлённо поднималось при виде моего поведения на уроках — развалистая небрежная поза, взгляд в никуда... Я словно бы окутался густой мрачной тенью, тяжёлой, как запах некоторых одеколонов.