Марианна Гончарова - Четвертый звонок

— О, пепси! — тянусь я рукой к стакану моего мужа. — Дай глоток.

— Нельзя! — орут хором.

— Почему? — удивляюсь…

— Она… Она, эээ… — Зная мой пунктик, когда я в магазинах читаю упаковки и этикетки, чтобы уточнить дату выпуска и срок годности продуктов, мой муж разводит руками: — Она просроченная!

— Так вылей! — Я возмущена, тяну руку к его стакану. Ему с его желудком еще просроченной пепси-колы не хватало.

— Это мой стакан, — протестует Зигмунд, к слову тоже многолетний язвенник с опытом, — а твой муж не пьет… пепси-колу!

Я возвращаюсь в купе к женщинам и возмущаюсь, мол, кто его знает, сможем ли мы завтра играть, вон мужчины просроченную пепси-колу пьют.

— Ага, — спокойно отзывается Ларочка Журавлева, сосредоточенная на вязании, — пепси-колу… Просроченную… А чтобы она им вреда не принесла, они пепси-колу спиртом разбавляют. — Ларочка мотает головой. — От ты, Гончарова, наивная!

— Кааак?! — вскакиваю я в ужасе и бегу обратно.

Пепси-кола уже выпита. Любители пепси возбуждены, радостны, раскраснелись, поют…

— Ну ладно-ладно! — говорю им обиженно. — Ладно! Чтоб знали! Готовьтесь! Я устрою вам «зеленый» спектакль! Прямо в самом начале. Выкручивайтесь потом.

Наконец, приехав, даем «Естественную убыль» по Льву Новогрудскому. А пока я копила яд, угрожала им, ну, вы у меня посмеетесь, вы у меня ого, как посмеетесь!

Правда, получилось не совсем так. Даже наоборот…

В спектакле есть сцена, где директор Людмила Александровна (ее играла я) входит в подсобное помещение и обнаруживает там весь коллектив магазина за традиционным занятием. А грузчика магазина играл зачинщик распития пепси-колы, сам Зигмунд, наш режиссер. И вот он стоит хмельной и с бутылкой водки в руке. Реплика Людмилы Александровны «Это что такое?!» относится ко всем, но Зигмунд в этот раз становится так, что перекрывает всех остальных участников, и, хочу я этого или нет, приходится задавать вопрос ему:

— Это что такое?!

И этот плут, этот изобретательный проходимец весело и пьяно отвечает, поднимая свою бутылку повыше, на уровень моих глаз:

— Это?! Пепси-кола!

За спиной Зигмунда сдавленный смех. Я растеряна, но держусь. И, простите меня, Новогрудский Лев Соломонович, несу отсебятину:

— Дайте попробовать?!

Зигмунд кивает головой, игриво оборачивается ко всем и отвечает:

— Вам, Людмила Александровна, нельзяааааааа…

— Почему?

Хор, которым дирижирует Зигмунд, дружно реагирует:

— Она просроченная!!!

Прекрасный у нас был вахтер в театре «Синтез» Филипп Семенович. Он нас встречал у входа, провожал, иногда заглядывал на репетиции, сидел в зале. Иногда вламывался прямо на сцену во время действия со словами: «Зимэ! Так это… Шо я хотел сказать…»

Зигмунд вызывал нас на репетиции по группам, по сценам, понятно ведь. И вот он назначил вечернюю репетицию «Мнимого больного» для меня, служанки Туанеты, для Аргана и для семейства Диафуарус, двух парней-музыкантов, которым сразу после репетиции надо было уезжать на какую-то халтуру в дальнее заснеженное горное село.

Декабрь, холодно, темно. Я, подрабатывая где только можно, весь день бегала по городу и музеям с группой британцев, потом примчалась домой, уговорила ребенка поесть, уложила его спать, оставила дедушку дежурить и побежала на репетицию. Закрыто. Заперто изнутри. Мобильных телефонов тогда не было. Да и кому звонить — телефон только на вахте, которая видна через стеклянную дверь, но пуста. Я тарабаню в двери, потом в те окна, к которым могу дотянуться, опять в двери, обегаю здание, стучу в двери черного хода. Нет ответа. Тишина. И ведь я понимаю, что сейчас в зале все сидят, и ждут меня, и поглядывают на часы, и закатывают глаза, и мотают головами. Чувствую, что особенно клянут меня музыканты, что нервно ходит туда-сюда, как хищник по клетке, язвенник Зигмунд, держась за живот… А я тут, в темноте, у входных дверей с надписью «Добро пожаловать», на холоде, уже замерзли пальцы ног и рук, уже не чувствую носа, ушей… Уже все…

Наконец откуда-то медленно, сонно выплывает Филипп Семенович, сыто вытирает рот салфеткой, я колочу в двери так, что вот-вот стекло треснет.

— Чтэээ? Чтээээ? Чтэ ты стучишь? Она стучит… Что ты так грохотаешь, девочкэ? Что такоэ?

Я врываюсь и ору:

— Вы!.. Вам!.. Я — там… Сорок минут!.. А вы!.. Без меня!.. Там репетиция… не начинается!.. А вы!.. Ушли куда-то!.. Да я завтра!.. Да вы у меня!.. Я вам!..

И, видя его ухмыляющуюся сытую физиономию, машу безнадежно рукой и убегаю в гримерку переодеваться.