Михаил Иманов - Чистая сила

Он подождал ответа старика, но Никонов молчал, глядя в стол перед собой, и Ванокин продолжил:

— Впрочем, это только говорит о вашей смелости…

— Мне нечего бояться, — вдруг перебил его старик.

— Говорит о вашей смелости, — повторил Ванокин, словно не услышав слов старика. — Или, в чем я все-таки очень сомневаюсь, о чистой вашей душе.

— Я вас прошу! — старик коротко ударил кулаком по столу.

— Хорошо, хорошо, — Ванокин поднял руки перед собой, как бы прикрываясь ими. — Будем считать, что вступление окончено, — и уже другим тоном, жестким и деловым, он сказал: — Я пришел за своей долей.

— У меня нет вашей доли, — тоже жестко проговорил старик, сделав ударение на «вашей».

— Я беру у вас только часть, тогда как мог требовать все, — спокойно сказал Ванокин. — И вы знаете почему. Напомню вам, что по уговору с моей матерью все деньги, которые вы оставили у нее и из которых, замечу вам, даже в самые трудные дни она не взяла ни копейки, в случае вашей смерти оставались за ней.

— Я не оставлял никаких денег!

— Да, да, — согласился Ванокин, — денег вы не оставляли. Простите, я ошибся в определении. Денег вы и в самом деле не оставляли — вы оставили бриллианты. Но я назвал это деньгами только для удобства. И еще потому, что главное достоинство ваших камушков состоит в том, что их легко можно выразить в хрустящих или не очень хрустящих (но не в этом дело) бумажках различного достоинства. Достоинство, как видите, достоинства.

— Они не выражаются в бумажках.

— Да? Вы так считаете? — взявшись обеими руками за край стола, Ванокин перегнулся к старику. — Я это уже слышал: сила, и прочее. Но, — он опять откинулся на спинку стула, — не будем вдаваться в теоретические подробности — ни к чему. Да и бесполезно. Вы, я слышал, философ. Так вот — я совсем наоборот. Я — человек действия. Но не в этом дело. Продолжаю. Я сказал, что в случае вашей смерти. Так вот, я имею достоверное свидетельство этого самого случая.

Он расстегнул верхнюю пуговицу своей жилетной куртки, достал объемистый бумажник, раскрыв и порывшись в нем пальцами, вытянул сложенный вдвое листок, расправил его и, помахав листком в воздухе, протянул его старику:

— Вот оно — свидетельство. Достоверное.

Никонов взял листок в обе руки, долго смотрел в него, потом небрежно его бросил на стол и отодвинул ладонью.

— Можете даже уничтожить, — мягко проговорил Ванокин, — это, как видите, копия. Но есть и оригинал. Вот здесь, — он постучал по бумажнику. — Не сомневайтесь. И обратите внимание на число и шифр. Или — как это называется? — исходные, выходные… Так вот: по известному соглашению, при получении такого свидетельства (для времени войны — «похоронки»)…

— С этим не шутят, — перебил старик.

— А я и не шучу. Я только поясняю, чтобы вам понятнее было. Ну ладно, будем говорить — свидетельство. По получении свидетельства мать стала владелицей денег (простите, ценностей), а вы — вы перестали быть владельцем. И те жалкие гроши, которые вы посылали матери, — буду справедливым — ничего, понимаете вы, ничего не меняют.

— Дальше.

— Пока все. Но учтите, только пока!

Сказав это, Ванокин взял свой стек и легонько хлопнул кусочком кожи по столу.

— Моя мать была женщина простая, и вам легко было ее провести. И она отдала вам ценности, которые уже вам не принадлежали, а принадлежали ей.

— Но я ведь остался жив. Это была ошибка.

— Допускаю. Но примите во внимание вот что: с того самого дня, когда она получила извещение о вашей смерти, она стала полноправной владелицей и могла спокойно пустить ваши — то есть уже свои — ценности в оборот. Ваше же замечательное воскресение могло застать ценности — а прошло около года, если мне не изменяет память, — уже не в такой целости. Короче говоря, допустим, что она потратила половину. Вы допускаете, что такое могло случиться?

— Нет.

— Отчего же?

— Вам этого не понять. Но они не могли быть разменены. Это не то, что вы думаете, это неразменная… сила.

— Ах, вы опять! Сколько же можно: разменная — неразменная. Все это, советую вам, при себе держите. Это позиция другого, будем говорить, толка. Еще раз повторяю вам, что мать моя была женщина простая. И если бы даже она и хотела бы разменять, то не знала бы, как это делается. В отличие от вас, она за всю свою жизнь не имела дела с ювелирными изделиями.

— Она была лучше вас, — сказал старик, прямо устремив глаза на собеседника.

— Возможно, — тоже не отрывая взгляда от старика, отвечал Ванокин. — Далее определенно лучше. Но ведь и лучше вас. Я думаю, вы с этим спорить не будете? Повторяю, что она была простая женщина, а простым легче быть лучше. Знаете, меньше всяких соблазнов… умственных. Но только она же мне и рассказала обо всем. По простоте. Хотя и эти переводы денежные, загадочные, они тоже обращали внимание… Ну, ладно. Я остановился на том, что она имела полное право потратить часть и только случайно не потратила. Я же хочу, чтобы вы мне вернули мою долю: нашу с матерью, если хотите.