— Привет! Какими судьбами в наших краях?
— На работе слегка задержался, вышел: автобусов нет, решил вот прогуляться до вашей остановки.
— Да-а, погода отличная, — поддержал он. — Смотри, видимость какая!
За шоссе в низине рядами располагались гаражи, а за ними — желто-зеленое поле, на горизонте разделенное с ясно-синим небом зелеными посадками.
— Интересно: отчего так бывает — обычно горизонт как будто в дымке, а иногда — вот как сейчас: яркий-яркий, как будто рядом.
Я пожал плечами: действительно — отчего?
— Присядь, — он глазами указал на место рядом с собой. Я присел, не зная, впрочем, чего ждать дальше.
Последовало несколько дежурных вопросов о работе, семье и учебе. Я сообщил, что закончил Литинститут еще год назад, но уходить с завода пока не собираюсь. В ответ тоже спросил о новостях.
— Да ничего, нормально все. На автостоянке снова работаю: ночь через две дежурю. Может, слышал: пить недавно бросил.
— То есть как? — удивился я. — Насовсем?
В мозгу моем стремительно пронеслись предположения: или Иван тяжело заболел, или проблемы в семье, настолько серьезные, что пришлось закодироваться.
Юртайкин пожал плечами и медленно, но четко проговорил:
— Смысла больше не вижу.
— А раньше видел? — изумился я.
— Раньше!.. — он махнул рукой. — Раньше все по-другому было! Помнишь, я в Москву ездил, в институт Бурденко?
— Конечно, помню: сам на прием записывал!
— Я тогда другим человеком вернулся! Мне ведь Цыбин сказал, что я — феномен, что за мной наблюдать будут. Может, благодаря мне в науке переворот совершится! Научный труд грозился написать!
Он как-то тяжело вздохнул и, помолчав, продолжил:
— У меня ж тогда смысл жизни появился! Почувствовал — не зря живет на земле Иван Юртайкин! До этого-то: что я видел тридцать лет? Работа, семья. Жена, дети… Пока молодой — был какой-то интерес, а стал постарше — все ушло куда-то… Привычки одни остались. Цыбин меня возродил! Думал: теперь даже если помру, так не зря, а с пользой для науки! Он мне телефон оставил, так я ему звонил часто. Поначалу, — как напьюсь, так и звоню! Ох и ругался он в трубку: угробите, говорит, себя раньше времени. Так и запретил пьяным звонить! Звони, говорит, когда будешь трезвый! Ну, я и звонил, примерно раз в три месяца. Разговаривали, бывало, подолгу…
А недели три назад звоню, и мне сообщают: умер Анатолий Григорич! От инсульта! Вот так — всю жизнь другим голову лечил, а сам от головы и умер! А у меня после этого звонка внутри все упало. Никому я не нужен, и никто обо мне книгу не напишет! Снова все по-старому. Работа, дом… Помянул я Анатоль Григорича и чую: не хочу больше пить, хоть убей! Нинка — довольная, а я и видеть ее не могу! Сижу вот здесь — на горизонт смотрю. И думаю: а может, вот так сидеть и смотреть — и есть высший смысл?..
Я взглянул на Ивана. Похоже было, что он ушел в себя. Я молчал, молчал и он. Затем я поднялся с забора.
— Ну, давай, Иван! Пора мне.
— А?.. Ну, давай. Увидимся.
Я повернулся и быстро пошел к остановке. Когда, отойдя на приличное расстояние, обернулся, Юртайкин по-прежнему сидел на заборе, устремившись глазами вдаль.
«А видимость сегодня, действительно, потрясающая», — подумал я.