Екатерина Вильмонт - Хочу бабу на роликах!

– А ты изменилась, стала совсем другая… Да, я тут видел твой портрет в «Огоньке». Ты стала лучше.

Интереснее, даже как-то моложе… Но все-таки что ты тут делаешь?

– Глеб, а как здоровье Светланы Георгиевны?

– Да ничего… Черт, какая глупая ситуация… Сидим тут и ведем светскую беседу – бред, сюр! Сашка, я просто глазам не верю… Ты что, работаешь у Лобова? Это была твоя идея, чтобы он меня пригласил?

– Боже, нет, я у него не работаю, и мне бы такое в голову не пришло, – покривила я душой. – Я пришла поговорить с ним, а его вызвали.

– Ты, наверное, у бабушки живешь, да?

– Нет, бабушка умерла еще летом.

– Ах ты господи… Прости, не знал. Сидим и говорим как чужие…

– Мы и есть теперь чужие. А ты с кем сейчас, все еще с Яной? Она пикантная, ничего не скажешь.

– Прекрати!

– Хорошо, молчу. Это действительно не мое дело.

Дверь опять распахнулась. Вернулся Лобов.

– Глеб Евгеньич, голубчик ты мой! Я смотрю, вы уже познакомились. Какой у нас, оказывается, очаровательный автор, вы не находите?

– Автор? Какой автор? – опешил Глеб.

– Да вот же Александра Соболева собственной персоной, ну а нашего замечательного Глеба Ордынцева вы наверняка узнали.

– Узнала, тем более что это мой бывший муж.

Глеб дернулся.

– То есть как? – удивился Лобов. По его выразительному актерскому лицу я сразу уловила – удивление сменилось испугом: а вдруг Глеб откажется играть в нашей пьесе или я взбрыкну…

Вот это была уже кульминация, о такой мечтает каждая оскорбленная женщина, но мое торжество омрачала одна крохотная деталь больше не люблю Глеба. И, несмотря на его сногсшибательную красоту, он меня больше не волнует.

Очевидно, написав пьесу, я выплеснула свою обиду, а заодно и любовь. Огромная радость освобождения заполнила меня, но неожиданно в душе начала оживать обида на Алекса. Неужели обязательно нужна какая-то обида? Глупо. Не хочу! Душа, конечно, обязана трудиться, как сказал поэт, но ведь не над обидой же. Я поняла, что в последнее время в моей душе обида сменялась музыкой Хачатуряна, а та в свою очередь снова обидой. Нет, нет, больше этого не будет.

– Беби, о чем вы задумались? – вернул меня к действительности голос Лобова.

– Просто мне все это в новинку…

– Друзья мои, я очень надеюсь, что ваша столь водевильно-эффектная встреча не помешает деловым взаимоотношениям? Александра Андреевна, вы не возражаете, если Глеб Евгеньевич… Роль как будто для него… и вообще… Глеб Евгеньевич, а вы, надеюсь, не откажетесь от роли, мы же цивилизованные люди…

Глеб в задумчивости смотрел на меня. И вдруг в глазах его мелькнул лукавый огонек. Я прекрасно поняла, что он означает. Глеб, видимо, решил, что легко вновь меня завоюет, если сыграет в моей пьесе.

– Нет-нет, я, разумеется, буду играть. Мы с Сашенькой вполне цивилизованные люди, и то, что мы когда-то были женаты, никоим образом не повлияет… Правда, Саша?

– Ну разумеется! Я вполне согласна с Глебом.

– Вот и чудесно, сейчас подпишем договор – и, как говорит наша Кнопка, вперед и с песней!

…Через час мы вышли на улицу. Погода была довольно скверная. Глеб посмотрел на часы.

– Ты спешишь? – спросил он.

– Да нет…

– Где ты живешь?

Я хотела сказать, что сейчас мне жить негде, но я скорее откусила бы себе язык.

– Я живу не в Москве.

– А где же?

– На Майорке, – ответила я чистую правду.

– На Майорке? Ты что же, вообразила себя Жорж Санд? И кто твой Шопен, интересно знать?

– Это не имеет значения, Глеб. Ну что ж, я рада, что ты будешь играть эту роль…

– Ты ведь ее для меня и писала. Ах я дурак, не сообразил, ведь Соболева была твоя мама, я и забыл, честно говоря. И еще эта фразочка, насчет бабы на роликах, она ведь была в нашем дворе намалевана…

– Глеб, ты просто не мог предположить, что я способна что-то написать. Я и сама не предполагала.

– Куда тебя отвезти? У меня полчаса есть.

– Если можно, довези до метро «Аэропорт», я хочу повидать Ульяшу.

– Сашка, ты какая-то загадочная стала, красивая, я просто заново в тебя влюбляюсь, кажется.

– Не советую!

– Почему?

– Безнадега, Глеб.

– Глупости, ты еще любишь меня. Это из пьесы явствует.

Мы подошли к машине, это все еще была та «девятка», которую он купил, вернувшись из Италии.

Мы стояли около нее, а вокруг почему-то скапливались люди, хотя чего удивляться? Глеб – такая заметная личность, но, как ни странно, эти люди больше пялились на меня. Нет, у меня начинается мания величия. С чего бы им на меня пялиться?