Марина Вишневецкая - Вышел месяц из тумана

– Нет. Хотя я ждала. Мне хотелось проверить, будет ли так еще раз или не будет! Это был полный улет!

– Очень тонкая это штука, Анюша,– наше желание быть и не быть. Понимаешь? Без или ! И быть, и не быть. Утвердить, застолбить свое «я» и – избыть, растворить его в чем угодно! В эмоции толпы, в оргазме, в религиозном экстазе, в ныне модной соборности.

– Христианство не истребляет «я»! Соединение – не истребление,– тоном отличницы, стипендиатки имени Крупской.

– Я согласен. Религии Востока в этом стремлении преуспели больше. И все-таки любая религия…

Но под нами вода! И заметно светлее. (Катя, начинавшая утро с сонника, говорила: вода – к разговорам. Да уж, пожалуй…) И сколько воды! Ряби нет… Там есть лодка! В ней… с кем-то Анюша? Очень похожая на нее… и в ее сарафане, но с кем?

– Геша, это же мы там!– говорит перехваченным горлом.– Но ведь этого не было.

– Может, будет еще?– я стараюсь брать нотки пониже.– Вероятно, это – следующая страница или главка.

Слов не слышно. Но разговор там, похоже, идет мирный. Нас оттуда не замечают – увлеченный идет там у нас разговор! Здесь же… Анины, губы подрагивают.

– Получается, что концу не бывать… что не будет конца?!

– Бумага дорожает, типографские мощности изнашиваются. Как это не будет? Еще страниц сорок, пятьдесят – максимум, и все! Прилетим мы сейчас с тобой на остров. Найдем там Всевочку, найдем Галика…

– Ты думаешь?

– Уверен!– (Милая моя! как все еще нетрудно тебя заговорить!) – Они, конечно, тоже сидят возле костра и с увлечением сличают свои главы!

Мотает головой:

– Севка мне никогда не говорил, что у Тамары кто-то есть. И Семен, ты же слышал, наврал с три короба. Нет! Здесь что-то не так!

– Ну, значит, Всевочка сидит один и пишет тебе письмо. И допивает бутылку, в которую это письмо сейчас засунет.

– Он в последнее время не пьет!– а глаза там, внизу, в нашей лодке.

«В веселье, как в прореху, рухнем» – так, кажется?

Я сначала никак не мог понять, почему же меня раздражает у А.А. даже это – « веселое имя Пушкина». Потому ли, что и истины, которые он излагал в связи с его кончиной (и уж так незадолго до собственной),– по переработке человеческого шлака в новые сверхчеловеческие породы – он тоже назвал веселыми . Веселым был ветер в «Двенадцати». И жизнь, которую надо будет устроить (не помню, в какой из последних статей), виделась ему тоже «веселой и прекрасной». Это слово, практически не употребляемое им до Октября, слово, так назойливо поднимаемое на щит, а на самом деле – вместо щита… Вот это и надо было написать! Это могла бы ему сказать та же Гиппиус. Написала же она: «Блевотина войны – октябрьское веселье», и, по-моему, в том же восемнадцатом…

Аня встает, уже встала почти!

– Анюша!

– Надоело.

Ноги еще полусогнуты, я их обхватываю:

– Ты что?

– Отпусти!

– Разобьешься же!

Если она одолеет, мы выпадем вместе.

– Не дури, девочка, не дури. Я же тебе сказал: бумага дорожает…

Мне удается встать на оба колена, ее колени тяну на себя. Виляет задом, руками… Я же сильнее, малышка! Навалился. Затихла:

– Прямо сейчас?– ее голос слабеет.

– Ложись поудобней.

– Опасность тебя возбуждает?

– До безумия!– (Так импотентами становятся, дуреха!) – Где мой серега ?., где мое солнышко…

Высота метров семь. В летящем корыте! Идиотка. Сняла их и бросила за борт.

– Ты еще платье кинь следом.

– Сейчас!– и уже из него змеится.

– Там костер!– я тяну вниз подол.– Там Семен и еще кто-то!

– Где?– голой попой на оцинкованное железо.– Где костер?

– Только что был! Задницу простудишь. Дать мои?

– А ты их не обкакал от страха-то? Сперматозоид на марше…– Вдруг вздернула платье вверх, оно уже полощется над головой. Ее тело, потому что лицо подзапуталось в ситце, только тело сейчас, только плавность, округлость, упругость, непостижимость… оно больше ее, оно вместо нее…

Вот уж воистину, возлюбленная – аббревиатура вселенной. Сноска номер один.

Платье бросила вниз! Неуклюжий его ком вдруг распахивается и неспешно царит, отчего-то виляет… Чем оно ближе к воде, тем более напоминает хвостатую розовую рыбу.

– Аня!

Она прыгает следом. Солдатиком! Ее же в лепешку сейчас! О воду, о дно – я не знаю, что там! Крик. Ушиблась? Вода. Вся ушла. Значит, там глубоко. Платье тоже набухло и медленно тонет. Там течение, что ли… Его быстро несет! Аня, ну же? С мужиками в четыре балла тягалась! Это место в воде, я не вижу его. Там рука? Всплеск. Нет, просто волна… Ей, наверное, больно сейчас.