Амир-Хосейн Фарди - Исмаил

Исмаил пошел за стойку. Обеденные тарелки были еще не вымыты. Он быстро поджарил себе яичницу, тут же съел ее, пошел в кладовку Али-Индуса и там растянулся. Здесь было уютно. Он лежал на спине и смотрел на индийскую актрису с красивой родинкой на лбу. Потом посмотрел на фотографию Али-Индуса в рамочке. На ней он был в красном галстуке и в барбарисового цвета пиджаке, его блестящие прямые волосы были зачесаны со лба назад и родинка была похожа на родинку индийской актрисы. И улыбался он, как она. Исмаил улыбнулся и закрыл глаза. Больше не хотелось ни о чем думать.

Вечером его разбудил голос Али-Индуса. Прошло какое-то время, пока он узнал эту темную комнату.

— Вставай, старина, часов пять-шесть уже, как плюхнулся.

Он вспомнил, где он. Сел на лежанке. Али-Индус ушел. В памяти, вызвав неприятное чувство, всплыло алюминиевое здание. Потом зазвучал в ушах презрительный голос того сотрудника средних лет. Его встревожило то, как Али-Индус разбудил его. Он хотел бы забыть обо всем. В сердцах он произнес:

— Друг, дай же мне поспать. Зачем понадобилось прийти и поднять меня?

Он зажег свет в подсобке. Со стены ему улыбнулась индийская актриса. Он встал и поставил на магнитофон одну из индийских пленок Али-Индуса; не раз он слышал эту мелодию, однако сегодня звучала она по-другому; сегодня звучала она как забвение и прибежище в мире сказки, неизведанном и чудном. Музыка успокаивала. Слушая музыку, он не отрывал взгляда от фотографии, и его взгляд скользил по двум очаровательным черным глазам и по родинке на лбу.

Во рту было горько. Мочевой пузырь переполнился. Он встал и пошел в туалет. Вымыл руки и лицо. Выключил магнитофон и свет и прошел в зал кофейни. По телевизору шел сериал о Мораде-молниеносном. Сесть было негде. Али-Индус крутился между столиками, приносил полные стаканы и забирал пустые. На его лбу и под глазами дрожали мелкие капельки пота. Сонным голосом Исмаил спросил:

— Вода есть в самоваре?

Али-Индус, не глядя на него, ответил:

— Ничего не делай, садись принцем. Я тебе чай подам.

Он сел позади стойки. Али-Индус поставил перед ним первый налитый стакан чая. От стакана поднимался пар, завивался в ветерке, создаваемом вентилятором, еле-еле крутящемся под потолком, и исчезал. Ильяс, длинный Байрам и Мохтар-красавчик сидели в углу кофейни, пожирая глазами экран телевизора. Исмаил, неся пиджак на руке, направился к ним. Увидев его, они потеснились, чтобы дать ему сесть. Ильяс, не отрываясь от телевизора, произнес:

— Али-ага говорил, что ты спишь в кладовке.

— Да, вздремнул.

Длинный Байрам, подмигнув, заметил:

— Да, дорогой, вздремнул — как див, храпел вовсю.

Ильяс спросил:

— Что стряслось? Али-ага говорит, ты при пиджаке и галстуке пошел на работу устраиваться. Типа, кричать в ухо глухому шайтану, да?

Исмаил, опустив голову, играл со слегка приоткрытым коробком спичек. Он ставил его на большой и указательный пальцы правой руки и подбрасывал. Перевернувшись, коробок становился стоймя на стол. И так — быстро-быстро, раз за разом. Ни одной осечки, всякий раз коробок становился стоймя и стоял, как вкопанный. Мохтар-красавчик не выдержал. Протянул руку и остановил коробок.

— А где твой галстук?

Исмаил вытащил краешек галстука из кармана пиджака и показал:

— Вот он!

Все трое смотрели на галстук. Длинный Байрам произнес:

— Исм-красавчик в галстуке, что получится? Маменькин сынок.

— Верблюд ты немытый, следи за языком!

Байрам рассмеялся, обнял Исмаила за шею и с силой поцеловал его:

— Синеглаз мой, я его слуга!

Фильм о Мораде-молниеносном кончился. Некоторые вспоминали его сцены, большинство уходило из кофейни. Морад-красавчик кулаком стукнул по столу. Коробок упал.

— Нам пора, завтра чуть свет на работу.

Оставив на столе десять туманов, он сделал прощальный знак рукой Али-Индусу, который мыл стаканы, и вышел. Выходя на улицу, он сцепил руки за спиной и слегка выпятил грудь. Исмаил снова занялся коробком, исподлобья поглядывая в телевизор. Ильяс встал и попросил:

— Исмаил, надень галстук, хочу увидеть, как ты смотришься.

Тот подбросил коробок и сказал:

— И ты шутишь, Ильяс, галстук ведь не для меня, мне пришлось его надеть.

Ильяс положил ему руки на плечи:

— Ну сегодня вечером уж больно охота увидеть тебя, дружище, в галстуке — неужто откажешь?

Длинный Байрам поддержал:

— Давай, покажись, не заносись уж слишком!

— Куда б я ни занесся, твои руки достанут! — пошутил Исмаил.