Пэлем Вудхауз - Дживс, вы — гений!

— Его светлость чрезвычайно щепетилен в вопросах чести, сэр.

— При чем тут щепетильность?

— Он отдает себе отчет, что, находясь в стесненных обстоятельствах, не имеет права предлагать руку и сердце столь богатой молодой особе, как мисс Стоукер.

— К черту, Дживс, любовь смеется над такими пустяками, как бедность и богатство. И потом, не так уж она богата. Не бесприданница, конечно, но и не миллионерша.

— Вы ошибаетесь, сэр. Состояние мистера Стоукера исчисляется пятьюдесятью миллионами долларов.

— Что?! Дживс, перестаньте меня разыгрывать.

— Я не разыгрываю вас, сэр. Насколько я могу судить, именно эту сумму он унаследовал недавно согласно завещанию покойного мистера Джорджа Стоукера.

Меня как обухом по голове.

— Вот это фокус, Дживс! Значит, троюродный братец Джордж откинул копыта?

— Да, сэр.

— И все денежки оставил старому хрычу Стоукеру?

— Да, сэр.

— Вот оно что. Теперь понимаю, теперь все становится на свои места. А я-то гадал, на какие шиши он скупает огромные поместья. Яхта в заливе, конечно, его?

— Да, сэр.

— Чудеса, да и только. Черт, я уверен, у кузена Джорджа были более близкие родственники.

— Были, сэр. Но он их терпеть не мог, насколько мне известно.

— А, так вам о нем кое-что известно?

— Да, сэр. Когда мы жили в Нью-Йорке, я частенько встречался с его камердинером. Некто Бенстед.

— Он ведь был сумасшедший, верно?

— В высшей степени эксцентричный джентльмен, сэр, это несомненно.

— Кто-нибудь из обойденных родственников может опротестовать завещание?

— Не думаю, сэр. Но в таком случае мистера Стоукера поддержит сэр Родерик Глоссоп, он, само собой разумеется, засвидетельствует, что, хотя кому-то поведение покойного мистера Стоукера, возможно, казалось несколько своеобразным, психически он был совершенно здоров. Свидетельство такого известного психиатра, как сэр Родерик, считается истиной в последней инстанции.

— То есть он заявит, что человек имеет полное право ходить на руках, если ему так больше нравится? Не надо тратиться на башмаки, и так далее.

— Совершенно верно, сэр.

— И, значит, у мисс Стоукер нет ни малейшего шанса отбиться от пятидесяти миллионов долларов, которые родственничек-психопат хранил в чулке?

— Ни малейшего, сэр.

Я задумался.

— Хм. И если старый хрыч Стоукер не купит Чаффнел-Холл, Чаффи так и останется нищим. Такое положение чревато трагедией. Но почему, Дживс, почему? При чем тут деньги? Зачем придавать такое значение деньгам? История знает массу примеров, когда бедный женился на богатой.

— Все так, сэр. Но по данному конкретному вопросу его светлость придерживается своих собственных взглядов.

Я снова погрузился в размышления. Конечно, Дживс прав. Чаффи всю жизнь был жутко щепетилен в отношении денег. Наверное, так предписывает кодекс чести Чаффнелов. Сколько лет я пытаюсь одолжить ему от своего изобилия, но он всегда решительно говорит «нет».

— Н-да, задача, — наконец произнес я. — Сейчас я просто не вижу выхода. И все-таки, Дживс, может быть, вы ошибаетесь. Ведь это только ваше предположение.

— Нет, сэр. Его светлость оказал мне честь и поделился своими затруднениями.

— Да что вы говорите? А как всплыла эта тема?

— Мистер Стоукер выразил желание, чтобы я поступил к нему на службу. Я сообщил о его предложении его светлости, и его светлость посоветовал мне не связывать с ним слишком больших надежд.

— Как, неужели Чаффи хочет, чтобы вы оставили его и перешли к старому негодяю Стоукеру?

— Нет, сэр. Желания его светлости диаметрально противоположны, он выразил их очень определенно и даже с большой горячностью. Однако просил меня потянуть время и дать отрицательный ответ только в том случае, если состоится продажа Чаффнел-Холла.

— А, вот оно что. Понимаю его тактику. Он хочет, чтобы вы подцепили старикашку Стоукера на крючок и поддерживали в нем надежду, пока он не подпишет роковые бумаги?

— Именно, сэр. В ходе этой беседы его светлость посвятил меня в те сложности, которые связаны с его отношением к мисс Стоукер. Чувство собственного достоинства не позволит ему просить у юной леди руки и сердца, пока его финансовое положение не поправится настолько, чтобы он почувствовал себя вправе решиться на подобный шаг.

— Кретин! Идиот!

— Лично я не рискнул бы облечь свое мнение в столь резкие слова, но признаюсь, что считаю принципы его светлости уж слишком донкихотскими.

— Мы должны его переубедить.