Ольга Аль Каттан - Сто лет полуночества

Здравствуй. Я все‑таки здесь. Не потому что "назло", не потому, что показываю свою независимость. Быть в этом городе — мечта души. В другой жизни остались призрачный Париж, офисная суета, проблемы. И ты.

Что‑то изменилось внутри меня. Как будто раздался сухой жесткий щелчок, и всё, что окружало прежде, растворилось, затерялось в песках пустыни Негев. Это стало понятно, когда я шла по Виа Долороза. Кучки, кучки людей, сливающиеся в одну общую толпу, несутся бесконечным потоком по этой улице: туристы, местные жители, торговцы, паломники, дети. Суета, галдеж многоязычья. Наш экскурсовод что‑то щебечет на плохом французском. "Посмотрите, вот на этом самом месте под тяжестью креста упал первый раз Христос. Теперь здесь стоит польская католическая часовня". В голове что‑то пульсировало. "Эй, да ведь я иду по "тем самым" камням…". Исчезла на миг суета сует, и казалось, что нет меня, что исчезла, улетучилась вдруг. Не я это вовсе тревожу брусчатку Дороги Скорби.

Вечность и повседневность бродят по улицам Иерусалима. Они слились воедино — быт и бытие. Я могу долго описывать красоту церквей и мечетей, синагог и музеев. Могу до бесконечности рассказывать о необыкновенной завораживающей картине, которая открывается с Масличной горы. А как дрожит воздух в Гефсиманском саду… Здесь по–прежнему растут оливы — деревья мира, как и две тысячи лет назад.

Мне нравится в этом городе все: и западная его часть — с богатыми базарами, шелестящими кипарисами, золотыми куполами мечетей и храмов. Но особенно люблю бедные кварталы, где настоящая, не напоказ туристам, жизнь со своими законами, традициями, радостью и печалью.

В Иерусалим нельзя не влюбиться. Воздух здесь непередаваемо свят, несмотря на удушающие запахи специй и кофе. Кофе… Он так отличается от кофейного напитка парижских бистро. Аромат кружит голову, сводит с ума, как шоколадно–черничные глаза жителей Иерусалима. А вкус наполнен тайной, которая прячется в стенах старого города.

Да, в Иерусалим нельзя не влюбиться, но часто к "святому" воздуху примешивается запах пороха и ненависти. Из‑за косо брошенного взгляда может разгореться драка или стихийный митинг. Это мне, туристке, дружелюбно улыбаются и араб, и еврей. Зазывая в свои лавки, продавцы показывают лучшие товары, объясняют, куда и как пройти. Я — туристка и не претендую ни на клочок их земли.

Как в черной кофейной гуще можно отыскать чью‑то тайну, так, бродя по городу, можно внезапно наткнуться на истину. Здесь каждый находит свою истину. Какую? Я поняла, что суть нашей жизни — любовь. И ничто другое. Любовь всепоглощающая: к родным и близким, к друзьям, к своей земле, к солнцу, к жизни, наконец. А что делаем мы, культурное цивилизованное общество? Для чего живем: сжигаем себя ради славы, грызем друг другу глотки из‑за денег, предаем и убиваем ради власти, сделав ненависть и злобу своими спутниками.

Что такое любовь? Наверное, я не знаю. Иначе давно бы уже бросилась в Париж, к угрюмому странному человеку. И ты не знаешь, что это за чувство. Поэтому и нет тебя здесь.

А сегодня я иду на очередную экскурсию. На Храмовую гору. Может, пришлю тебе фотографию, как я плачу у Стены Плача. Правда, смешно? Прощай.

Сегодня 27 июня. Уже неделю, выходя на дежурство, надеваю бронежилет. Ходить очень неудобно, жарко и тяжело. В супермаркете "Машбир" поймали бродягу. Больше ничего существенного не случилось. Но это сегодня. А вчера палестинцы снова устроили "сбор" возле "Купола Скалы". Странное это зрелище: у Стены молятся хасиды, буквально в двух шагах от них толпа мусульман скандирует "Аллах Акбар!", а неподалеку — застывшие в испуге туристы.

10 дней прошло, как умерла бабушка. Она снится мне. Она ничего не боялась, даже смерти: "Нет смерти для меня. Её нет, Йонатан. Просто я сниму старую, грязную одежду и поменяю на новую, чистую. Будет ли это женское платье 19 века, будут ли это ковбойские сапоги, какая разница, что на мне надето… Сущность моя останется прежней. Ведь зачем‑то она пришла в этот мир. Перерожденная несколько раз, сменяя облики, эпохи, оболочки …душа моя. Она была и будет всегда. Поэтому нет смерти для меня…". Почему одни боятся смерти, а другие — нет? — записал Йонатан и закрыл дневник. А через секунду в окно участка влетел камень, и раздался сигнал тревоги.

Рынки, прилегающие к участку, внезапно опустели. Йонатан бежал, изнемогая от жары и тяжести бронежилета, попутно замечая захлопывающиеся двери и окна. Он увидел, как бросилась врассыпную группа туристов. Лишь одна девушка осталась сидеть у трехэтажного особняка. Она сидела прямо на земле, неестественно распахнув руки, как будто бы для объятий. Рядом с ней рухнул подкошенный автоматной очередью человек. Девушка смотрела в небо, словно пыталась что‑то там разглядеть. Что‑то очень важное. Солнце светило ей прямо в глаза, а она смотрела, не отворачиваясь, не прищуриваясь.