Михаил Белозеров - Река на север

— Я не знал, что ты пишешь стихи, — удивился Иванов.

— Я тоже не знал, — ответил Губарь, — до последнего времени... — все еще думая о чем-то своем, а потом добавил: — Жить стало так скучно, что самое интересное, что может с тобой произойти, это только смерть.

— Ну да? — удивился Иванов. — Сейчас тебя развеселю. — И бросил папку на стародавний диван, на котором от удара дружно подпрыгнули хлебные крошки.

— Что это? — меланхолично спросил Губарь, обронив короткий взгляд. — Ты меня отвлекаешь. — Рука его все еще находилась в банке с капустой.

— То, что тебе сейчас необходимо.

— Ты уверен? — Губарь снова поморщился, все еще пребывая в чувствах.

— Вот твоя ближайшая цель, — указал Иванов.

— Ну да? — снова удивился Губарь и, не вытирая рук, потянулся к папке. — Женщины живут с мужчинами не по любви, а по недоразумению, — вдруг на полпути философски изрек он, бездумно уставившись на иероглифический трезубец. Его мысли были явно заняты другим. — Не вижу нужды возвращаться к прошлому. Ты ведь за этим приехал? — Он чуть не упал, опершись на стол.

— Слушай, что-то происходит?.. — высказал предположение Иванов.

— Однажды ты понимаешь, что есть разница между тем, что ты знаешь, и тем, что тебе говорят, — изрек Губарь.

Он произнес это так, словно сделал открытие и на этом держалось все мироздание.

— Ты это всерьез? — не поверил Иванов.

Впервые за много лет он что-то новенькое открыл в своем друге — способность к обобщению.

— Я и раньше догадывался, — признался Губарь, выказывая ту тоску, за которой следовала злость, которая только и заставляла его что-то делать в этой жизни. — Прошлое можно понять только назад, а прожить жизнь надо вперед. Вот в чем разница.

— О чем ты? — снова спросил Иванов удивленно.

Губарь уставился на него невидящим взором.

— О моей женушке. Мы расстались. Точнее, она меня бросила из-за этой обезьяны.

— Не утрируй... — Смутная догадка колыхнулась у Иванова в голове.

— Да, да... — подтвердил Губарь, — маленькие радости... меня снова сменили на дамочку... у них даже одно дилдо на двоих...

— Ух ты! — произнес Иванов как можно честнее.

— У некоторых людей чувство собственного достоинства, как аппендицит, — произнес Губарь, — который надо вовремя удалить, а то он переходит в гордость.

— Ух ты... — еще раз произнес Иванов, но теперь с нотками недоверчивого удивления.

— Да! — подтвердил Губарь, сжимая тонкие губы. — Пока ты служил в своей чертовой армии, здесь произошло много событий, и та Вета, которую ты знал, уже не прежняя Вета. — Он упал на диван. — Прости, я не хотел тебя огорчать. Все эти годы я безуспешно боролся с ней...

— Вот откуда эта холодность, — догадался Иванов.

Он все еще не верил, словно ему нужны были куда более весомые аргументы.

— Да, представь, и оттуда тоже. — Губарь налил себе водки. — Будешь? — И, не дожидаясь ответа, давясь, выпил, потом решил отрезать кусок колбасы. — Ну и ножи! — Бросил один и взял другой. — От тоски не зарежешься. — Вытер руки о майку. — Ты меня поймешь...

— Тогда я пойду? — предложил Иванов.

— Ага, — промычал Губарь. — Ты думаешь, что сумеешь меня провести. Давай бумаги.

— Они у тебя в руках.

— О... черт, — произнес он и снова открыл папку. — Где мои очки?

Дойдя до списка членов правительства, он поднял на Иванова глаза.

— Я чувствовал это... Я чувствовал это...

Иванов пожал плечами. Что он мог поделать? Он даже не мог найти Королеву, чтобы выслушать и ее.

— Выпьешь? — спросил Губарь, словно взял тайм-аут в долгих разговорах. — От водки еще никто не умирал.

— Нет, — ответил Иванов, — но перекусить перекушу.

— Это не еда, а закуска, — сварливо напомнил Губарь, отрываясь от бумаг и придвигая тарелку с колбасой к себе.

Он его хандры не осталось и следа.

Потом он произнес ворчливо, оторвавшись от бумаг:

— От тебя, как от работы, одни неприятности...

Бросил на него проникновенный взгляд своих серых глаз, в которых, казалось, теперь не было сомнения.

Потом, заметно покраснев, важно добавил:

— Сейчас я позвоню одному человечку, он снимет, а завтра выплюнем в эфир. Я им все скажу!

Потомок древних викингов, Губарь был лишь их бледным отражением, но Иванов понял, что на этот раз Губарь не отступится.

— Три минуты, — профессионально произнес человечек и принялся сворачивать аппаратуру.

— Но какие! — патетически воскликнул Губарь.

Он отбросил все сомнения. Именно таким его и любили. Оператор поколдовал над видеокамерой, светильники медленно остывали, в комнате становилось душно.