Эйтан Финкельштейн - Пастухи фараона

— Боря, ты Бокарева помнишь?

— Это еще кто такой?

— Ну, работал у меня на заводе литейщик, здоровый такой дядька. Когда ты был маленький, я тебя с мамой и Наей у него прятал. Не помнишь? Но сыновей его помнишь? У него трое было; кажется, с одним из них ты в школе учился. Младшие погибли, а старший во время войны сильно выдвинулся. Недавно его в обком начальником отдела промышленности взяли. Сходи, может, он тебя вспомнит.

Поначалу папа и слушать не хотел. Потом передумал, решил — а почему бы не сходить? За годы войны часто приходилось ему обращаться к обкомовским работникам, и они — настоящая власть на местах — часто помогали.

Трижды проверив паспорт, милиционер провел папу в приемную.

— Я бы хотел побеседовать с товарищем Бокаревым.

— Так прямо с самим Бокаревым?

— Да, да, мы с ним знакомы, в школе вместе учились.

— Это к делу не относится, — отрезал сотрудник приемной, — изложите просьбу, я доложу товарищу Бокареву. Понадобитесь — вызовут.

Долго ждать не пришлось: через неделю на ухабы возле дедушкиного дома въехала большая черная «Эмка». Вестовой вынул из планшета бумагу, дважды запнувшись, пробубнил фамилию.

— Собирайтесь.

Бокарев встретил папу как старого приятеля, велел принести коньяку и какой-то неведомой рыбы. Вспомнил, как бабушка Мина учила его читать, когда с детьми пряталась у них на Черной речке, припомнил кое-кого из учителей, рассказал, как бросало его в годы войны.

— Я, Борька, кончил войну начальником политотдела. И, знаешь, никак не хотели отпускать из армии — нет, и все тут! Но я добился, отпустили. А здесь сразу на промышленность бросили — как-никак, я ведь потомственный сталевар! А тебя мне сам Бог послал. Чуешь, что сейчас на повестке дня? Не чуешь, так я тебе растолкую. За войну к нам сюда такие заводы эвакуировали, такие институты, дух захватывает! И театры, между прочим, у нас столичные, и консерватория. А ученых сколько классных — из Москвы, из Ленинграда, отовсюду. Но вот беда — кадры разбегаются, все хотят в Москву, дьявол их побери! Ну ладно, актеры всякие и певцы пусть едут, без них проживем, но инженерные кадры мы обязаны удержать. Обязаны, понимаешь! Я пробил через правительство постановление, чтобы без разрешения обкома никто из руководящего звена уехать не мог. Но открою тебе секрет — это постановление только на год. Скажи честно, ты в Москву не собираешься?

— Да нет, о Москве не думал.

— Ну, и отлично! Такие, как ты, мне позарез нужны. Ты наш парень, в Ленинграде учился, доктором стал. А за войну-то чего наработал, — Бокарев потряс папкой, — тут и благодарности наркома, и представление на Сталинскую премию. Не пойму, почему тебе ее не дали. Да ладно, не огорчайся, у нас такие горизонты, что еще не одну премию получишь! Вот что я думаю конкретно: сделаю я тебя главным инженером на Девятом заводе. Из Подмосковья, из Подлипок эвакуирован. Там такие дела намечаются — голова кругом идет! Целый город строить будем, Минфин дал открытый бюджет, Лаврентий Павлович разрешил брать из лагерей столько людей, сколько понадобится. Впрочем, — Бокарев почесал в затылке, — сразу главным сделать тебя не могу. Если бы ты был в партии — тогда другое дело, а беспартийного обком не пропустит. Мы по-хитрому сделаем. Я тебя назначу исполняющим обязанности, а когда в партию вступишь, когда в обкоме к тебе попривыкнут… В общем, давай, заполняй бумаги, а я распоряжусь, чтоб по-быстрому, без проволочек.

Прошел месяц, из обкома ни слуху ни духу. Папа было решил, что Бокарев наболтал пустого, как к дому подкатила та же обкомовская «Эмка».

Бокарев был строг, курил одну папиросу за другой, всем видом показывал, что разговор будет неприятным.

— Не получается с тобой, Борис. Органы возражают. К тебе лично у них претензий нет, но тесть-то у тебя кто? Западник, спецпереселенец! Ты же пойми, Девятый завод — это святая святых, оттуда муха вылететь не смей. В общем, допуска тебе они не дали. Я против органов идти не могу. Такие вот дела. Куда сейчас без допуска? Никуда! Разве в шарашку какую тебя сунуть? Так ведь с твоим-то багажом! Я тебе вот что предложить могу: помнишь дом на Лысой горке, двухэтажный такой, кирпичный? А знаешь, что там? Палата мер и весов — вот как хитро называется. Дело, конечно, чепуховое — они там стандарты разные хранят, поверки по заводам делают. В общем, контора замшелая. И директором там был какой-то дремучий старик, чуть ли не с дореволюционных времен остался. Недавно помер. Хочешь, я тебя туда заведующим направлю?