Эйтан Финкельштейн - Пастухи фараона

Абрам Федорович слушал с интересом, подробно обо всем расспросил.

— Вот что, молодой человек, все это хорошо, но строить физические модели — дело теоретиков. В ближайшие дни я переговорю с Френкелем, а вы зайдите в теоротдел, побеседуйте с этими крючкотворами.

В небольшой комнате, где сидели теоретики, было тихо — «крючкотворы», как им и положено, скрипели перьями. Заведующего отделом Якова Ильича Френкеля папа в лицо не знал.

— Я к Френкелю. Меня Абрам Федорович направил.

— А, вы из лаборатории радиации? — полный, круглолицый мужчина, близоруко щурясь, взглянул на папу и тут же обратился куда-то в угол.

— Георгий Антонович, это к вам по поводу космических частиц.

Из-за шкафа, поправляя галстук, вышел элегантный молодой человек, от которого… пахло одеколоном.

— Так это вы открыли хвост у космической частицы? А бантик на хвосте был?

— Георгий Антонович! — Френкель укоризненно покачал головой.

— Ладно, берите стул, садитесь.

Гамов, только что вернувшийся из заграничной командировки сотрудник теоротдела, оставил насмешливый тон и задал несколько вопросов.

— А теперь смотрите…

За каких-нибудь полчаса Гамов с карандашом и бумагой в руках объяснил, что произошло на самом деле. Как все просто, почему он сам не додумался! В смущении папа пробормотал слова благодарности.

— Не огорчайтесь, ваш брат-экспериментатор и не такое может намерить.

Попробуй не огорчаться! Папа ходил расстроенный целую неделю, но неожиданно пришел к выводу — а ведь это у них, у теоретиков, делается настоящая физика! Теоретики на все смотрят сквозь призму фундаментальных законов, и, если тот или иной экспериментальный факт противоречит этим законам, тем хуже для факта. Вот где надо работать, в теории! Но как? Перейти в теоротдел невозможно, Курчатов — «генерал» — ни за что не отпустит. Попробовать походить на семинары к теоретикам вольным слушателем?

Прошел целый семестр, пока папа, наконец, отважился обратиться к Френкелю.

— Вы меня помните, я из ядерного отдела, могу ли я посещать ваши семинары?

— А в чем дело, молодой человек? Если вы думаете, что ядерная физика — наука, слишком далекая от жизни, то и от нас, теоретиков, не очень-то много пользы производству.

— Нет, нет, я вовсе так не думаю, дело в том, что я начал работать у Дмитрия Владимировича Скобельцина, а он уехал на два года во Францию. Мне уже нужно подыскивать тему для дипломной работы, вот я и думаю…

— Ну, что ж, приходите, послушайте, может быть, найдете что-то для себя интересное.

Семинары теоретиков проходили бурно. Спорили здесь, не считаясь с чинами. «Сапожник ты, а не физик», «Чушь несешь», «Такое может сказать только первокурсник», — сыпалось на голову оппонента. Более других усердствовал Ландау. Он задирал всех подряд. Казалось, для него не существует ничего — и никого — святого. Отличался от всех Гамов. Хотя насмешливая улыбка не сходила с его губ, он, тем не менее, обидных слов не употреблял, а оскорбительных замечаний в свой адрес словно не замечал. Отыгрывался тем, что рисовал на коллег едкие карикатуры, которые снабжал изречениями на немецком.

Поначалу семинары теоретиков показались папе сборищем инопланетян, которые на непонятном языке спорили о каких-то неведомых вещах. Понемногу, однако, он научился следить за ходом дискуссии и, главное, схватывать ее суть. Стал задавать вопросы, а однажды подошел к Гамову — его он боялся меньше других.

— Если принять ваш вывод, то получается, что атом водорода…

Гамов не дал закончить фразу.

— Атомы меня не интересуют. Атомы, как и извозчики, были интересны в прошлом веке, меня интересуют ядра.

Через некоторое время — папа был немало удивлен — Гамов подошел к нему сам.

— Тут вот из оптического отдела прислали на отзыв очередное «открытие». Не хотите ли ознакомиться и ответить на эту муру?

Прошла неделя, папа сидел за столом Гамова.

— Обнаружил неточность в эксперименте и ошибку в вычислении. Эксперимент надо повторить и заново все пересчитать. Так и ответить?

— Не городите огород, молодой человек, напишите им просто: результат противоречит уравнениям Максвелла; пучок либо расширяется, либо они изобрели перпетуум мобиле.

Папа вновь почувствовал себя посрамленным, но в то же время ему показалось, что Георгий Антонович уже считает его «своим». И верно, когда папа пропускал семинар, все спрашивали: «Что случилось с Борей? Он здоров?» Что до науки, то папа всерьез увлекся проблемой ядерных взаимодействий, все смелее вступал в споры, а затем подготовил собственный доклад.