Эйтан Финкельштейн - Пастухи фараона

— Вовсе не деревенские. Там такие люди были, такие! Сам…

— Не говори, Жанна, не говори ему, — перебила ее Кира. — Ты, Виля, сам туда съезди. Сразу увидишь, что церковь — это не партия! На партсобрании сидишь и думаешь, как бы поскорее домой удрать, а в церкви…

— Ничего, Кирка, вот дойдет куда надо, что ты в церковь ходишь, тебе сразу на партсобрании весело станет!

— Плевала я на вашу партию, мне все равно кроме младшего научного ничего не светит, — Кира повернулась к Меерсону-Менделееву. — Еще чайку, отец Антоний?

— Пусть они чаи гоняют, а мы с тобой пойдем покурим, — Пшеничников встал, взял под руку Тоника, потащил его в коридор.

— Ну, твоя Кирка дает!

— Без тормозов она у меня. Помнишь, как диссертацию писала? Ночами сидела, ни меня, ни дочери не замечала. Ладно, пройдет у нее и это. Скажи лучше, насчет псевдонима ты серьезно думаешь?

— Уверен. Ты начальство пойми: у нас что ни писатель, то — еврей. Должны же они как-то регулировать.

Хозяин дома, меж тем, предоставив Меерсону-Менделееву беседовать с дамами, уединился с Бедуном.

— Ося, а ты в свой почтовый ящик тоже в ермолке ходишь?

— Не в ермолке дело, — смутился Бедун. — Мы должны бороться за возрождение нашей культуры.

— Для чего? Что мы тут с ней будем делать?

— Почему тут? У нас, между прочим, своя родина есть.

— Ну и ну! У него, — Пятиборский кивнул в сторону Меерсона-Менделеева, — и мамаша была сумасшедшей, и сам он… А твой-то папаша с пеленок в партии. Как ты до такого дошел?

— Так и дошел. И, между прочим, не я один до этого дошел.

— Ну, предположим, найдется еще пара безумцев, да кто ж вас выпустит? Тут в Польшу съездить — историческое событие, а уж в Израиль!

— Господь нас по белу свету рассеял, он нас и соберет. Почитать хочешь?

— Что у тебя?

— «Экзодус», потрясающе.

— Давай, только Жанке ни слова! — Пятиборский под столом взял у Бедуна небольшую книжонку, незаметно сунул ее в карман и тут же обратился к Меерсону-Менделееву. — Не надоели вам наши дамы, сэр? А то пойдемте, покурим.

— Благодарствуем, только мне пора. Еще кое-кого навестить надо.

Меерсон-Менделеев встал, поцеловал дамам ручки, направился в коридор. Все пошли его провожать. Натянув пальто, отец Антоний пожал руки мужчинам и со словами «Храни вас Господь» вышел на лестничную площадку. Дамы махали ему до тех пор, пока двери лифта не скрыли крупную фигуру в черном.

— Доиграется папаша Антоний, — съязвил Пятиборский, — о его проповедях слишком уж много шепчутся. Смотрите, девки, влипнете в историю. Деревенским бабкам сойдет, а вас возьмут за одно место.

— Там и без нас есть кого брать, — тряхнула грудью приунывшая Кира.

— Ребята, а может, он того, по заданию? — Бедун вопросительно посмотрел на друзей. — При всем честном народе нести антисоветчину! Подозрительно что-то.

— Какая там антисоветчина? Любой деревенский поп говорит то же самое, только он — человек скучный, а наш Антон как рот раскроет, как глазом сверкнет!

— Не скажи, Виля. В какую игру Антошка с органами играет, это вопрос.

— Да вы, мужики, в каждом стукача видите. Если человек от всего сердца говорит о свободе, любви и ненависти, он, по-вашему, сексот?

— Ладно, Кира, берем свои слова обратно. Давай собирайся.

— И нам, Мариша, пора.

— Здесь? — такси выскочило на Большую Дмитровку.

— Еще немного. Вот здесь, — Пшеничников расплатился с таксистом, толкнул ногой тяжелую дверь и пропустил вперед Маришу.

Отряхнувшись в парадной, они поднялись по широкой обшарпанной лестнице на второй этаж. На площадке в пижамных штанах и куртке курил сосед. Виль смутился.

— Вечер добрый, Владимир Владимирович, что это вы так поздно?

— Не спится, Вильгельм Яковлевич. А можно ли вас на два слова?

Пшеничников отпер дверь, бросил Марише: «Иди, я сейчас» и подошел к соседу.

— Что-то случилось?

— Срочно нужен отчет по Меерсону-Менделееву.

— Не сегодня же!

— Именно сегодня. Напиши и брось в мой ящик, утром заберу. Завтра у Самого совещание, будем решать, что с ним делать.

— Да там ничего нет, обычные поповские бредни!

— Проповеди в церкви — это еще куда ни шло, но он в почтовые ящики повадился, техническую интеллигенцию сбивает с пути.

— Хорошо, — упавшим голосом согласился Пшеничников и, помедлив, добавил: — Я сегодня с Тоником говорил, он согласен свое «Путешествие» под псевдонимом пустить. Надо бы напечатать.

— Ладно, иди работай, я дам команду, — «наш человек» потушил сигарету и исчез в дверях своей квартиры.