Теоретики, надо сказать, давно подозревали, что театр — это, если хорошо вдуматься, скандал в мире искусств. Он — сплошное нарушение конвенций, сплошной выход за пределы. Цитируемый в книге американский искусствовед Майкл Фрид еще в 1967 году писал, что театр — выход, как поясняет Чухров, «трехмерного объекта в открытое пространство без обрамления» — это сплошное варварство: он разрушает дистанцию созерцания, мнящуюся для изобразительного искусства необходимой, преодолевает «гомогенность вещи в пользу столкновения разных поверхностей, канонов и смыслов». Что лучше такой практики годится на центральную культурообразующую роль?
Так что же театр вообще делает с человеком, играющим на сцене? Какие он задает человеку формы проживания самого себя, как преобразует его? На эти вопросы и призвана ответить предлагаемая автором экзотическая для непосвященного читателя дисциплина под названием «антропология исполнительских практик».
Если задуматься о жанровой принадлежности работы Чухров, я бы сказала, что это исследование даже не этики и политики, хотя бы и расширенно понятых, и уж подавно не только эстетики, хотя бы и вращенной в надэстетические цельности, — но культурной пластики (антропопластики?) современности: принципов того, как одна из областей культуры формирует прочие ее области — все социокультурное пространство — и самого человека. В данном случае волею авторского выбора и авторских пристрастий это — театр. Однако вряд ли можно со всей уверенностью утверждать, что в такой функции центрального всепреобразующего проекта лаборатории бытия не представима никакая другая культурная форма. Почему-то думается, что литература может быть не менее эффективно продумана в этой роли, что возможности «литературоцентризма» еще далеко не исчерпаны.
И г о р ь М о р о з о в. Феномен куклы в традиционной и современной культуре (Кросскультурное исследование идеологии антропоморфизма). М., «Индрик», 2011, 352 стр.
Книга Игоря Морозова — специалиста по русской этнографии и фольклору, истории и теории празднично-игровой культуры и этногендерным исследованиям — о смыслах антропоморфности: о том, для чего человеку бывает нужно человекоподобие за пределами человеческого.
Самый яркий и самый общеизвестный, до очевидности и незамечаемости, пример «не вполне человеческой» человечности — куклы. Если отвлечься от нашей привычки к ним с самого детства, это ведь, в сущности, очень странно: для чего человеку — особенно маленькому — нужно, чтобы неодушевленные вещи были на него похожи? Причем во всех решительно культурах и традициях: в религиозных и безрелигиозных, языческих и христианских, у племен палеолита и в современных городах? Как в детстве колотилось сердце от сходства кукол с живыми людьми, игрушечной посуды или железной дороги (это же — куклы предметов!) с их прообразами, наверное, все помнят. Притом завораживала именно неполнота сходства, неточное копирование, скольжение и сквожение непонятно чего — небытия? — в зазоре между подлинником и повторением. Почему нас, даже давно выросших, так задевает, волнует, иной раз и пугает это копирование, удвоение, умножение человеческого мира? (У куклы есть что-то страшно- и притягивающе-родственное с другим мифогенным предметом — с зеркалом.)
Даже теперь, в многократно расколдованном и обезбоженном мире, мы чувствуем, что кукла — вещь магическая: так и провоцирует вступить с ней в какое-то подобие диалога, во взаимодействие, чем-то ей ответить. Она — деликатно, без всякого дидактизма, не всякое слово так умеет — напоминает нам, что мир — живой: «…быть может, именно тысячелетний опыт общения с куклой позволяет нам придавать свойства живого многим другим предметам окружающего мира».
Неужели опять — антропологическая константа?
Игорь Морозов занимается прояснением культурных механизмов того, что переживается как магическое. Они же все совершенно посюсторонние. По крайней мере, могут быть вполне исчерпывающе как таковые описаны. (Правда, магия от этого все равно никуда не пропадает, вот что удивительно.)
Исследование интересно тем, что оно разрастается на глазах. Первоначальной задачей автора, как признается он сам, было изучение только «фактов русской традиционной культуры и славянских параллелей к ним». Однако по мере занятия этой темой в нее втягивалось все больше и больше предметов разных времен и народов, разных типов и назначений… И что же оказалось? Именно то, что мы подозревали: очень похоже на антропологическую константу.
Читать дальше
