Однако звучат в фантастике и другие голоса, предостерегающие от опасного заигрывания с историей. Хрестоматийным примером такого рода является старый, 1952 года, уже упомянутый выше рассказ патриарха жанра Рэя Бредбери «И грянул гром», в котором раздавленная в далеком прошлом бабочка повлекла за собой кардинальное изменение настоящего. Спустя несколько лет метафору писателя использовал в своих работах метеоролог, ставший одним из основателей теории хаоса, Эдвард Лоренц (эффект бабочки). Помимо красочности образа, этот выбор обусловлен и тем, что график, определяющий поведение рассматриваемых им систем (так называемый «аттрактор Лоренца»), действительно напоминал два крыла бабочки. Противодействует попыткам «улучшения» настоящего и герой упомянутого романа Финнея «Меж двух времен». o:p/
Прекрасное прошлое далеко и иллюзорно, но испытание ностальгией неизбежно тогда, когда статус настоящего сомнителен, а будущее размывается в очертаниях и теряет свое очарование. o:p/
Резонанс, который вызвал роман в Америке среди критиков и читателей, показывает, что Кинг затронул актуальную тему. Однако мало попасть в нерв времени, его нужно успокоить. o:p/
Что делать человеку, оглядывающемуся в поисках лучших времен? Помнить, что сопротивление историческим процессам бесполезно (прошлое — это мертвая зона, и время, если вновь обратиться к терминологии Стругацких, — «анизотропное шоссе»), а вмешательство способно все испортить. Жить настоящим в пусть и несовершенном, но лучшем из миров. И помнить слова святого Августина: «Все существующее, каждое в отдельности — хорошо, а все вместе очень хорошо». И еще — что поправить будущее легче, чем прошлое. По крайней мере в фантастике. o:p/
o:p /o:p
o:p /o:p
[1] Оригинальное название романа Финнея — «Time And Again» (в переносном значении — «Снова и снова», то есть время, замкнутое в кольцо, повторяющееся). o:p/
o:p /o:p
Олег Дозморов. Смотреть на бегемота. М., «Воймега», 2012, 104 стр.
В издательстве «Воймега», выпускающем современную поэзию, вышла книга, уже вызвавшая определенный резонанс, в том числе получившая «Русскую премию» этого года, — четвертый сборник стихов ныне живущего в Лондоне Олега Дозморова «Смотреть на бегемота». В него вошли новые стихи и ретроспектива лучшего избранного, что позволяет ознакомиться с творчеством автора в целом, и рассмотрение этого целого дает, на мой взгляд, важный для понимания современной поэзии результат.
Автор предисловия поэт Владимир Гандельсман пишет, что Дозморов «следует традиции», то есть «использует узаконенные инструменты», и верен своему «способу освоения вечных тем». Надо сказать, что на сегодняшний день в русской поэзии весьма большое количество традиций, использующих множество методов и приемов, законность которых не вызывает сомнений. Однако приходится признать правоту Гандельсмана: и в наше время слово «традиция», если специально не оговорено, какая именно, отсылает к классикам, условно говоря, доавангардного периода. Другое дело, что наследование им в наше поставангардное время сильно приправлено иронией и центонностью. Такова и поэтика Олега Дозморова, стихи которого, по определению Гандельсмана, отличает «обнаженная ясность» и «тоска по подлинности».
Сам Дозморов в одном из текстов этой книги пишет, что его «четырехстопным ямбом / долдонит муза по мозгам», а в другом: «А почему четырехстопным? / А потому что Владислав / Фелицианович подобным / качнул в зашоренных мозгах // не перья страуса склоненные, / не очарованную даль — / метро вагона окна темные / и безупречную печаль». В этих строках — ключ к творчеству Дозморова, стихи которого пересыпаны отсылками — от прямого упоминания и строгих центонов до едва уловимых аллюзий — к (по мере убывания частотности) Ходасевичу, Пушкину, Лермонтову, Блоку, Брюсову, Бродскому, Гандлевскому и многим другим — до «Повести временных лет» и Библии.
Среди этого многообразия, как видно из вышесказанного, главное место занимает Владислав Ходасевич [1] . В силу чего важно вспомнить, что Ходасевич остро переживал современный ему кризис культуры и критически осмысливал как литературные течения того времени, среди которых он слыл архаистом, так и наследие прошлого.
Все это есть и у Дозморова. Положение дел в литературе в книге описано так: «все слова сломались», кругом только «мы», отдающие «в печать радостное говно», — «средней руки поэты», которым «давно пора на перековку». Лирический герой вовсе не выделяет себя из этой ситуации, однако при этом самоопределяется как «наблюдатель» и «очевидец убитой культуры, / страж, ископаемое и родня». И этой линии он следует с завидным упорством. В целом же все выглядит отнюдь не безнадежно: «И прошлое — неаккуратно, / и будущее — непонятно, / и настоящее — смешно». Неаккуратно, непонятно, смешно — с этим можно работать.
Читать дальше
