Амарсана Улзытуев. Анафоры. М., «ОГИ», 2013, 76 стр.
Параллелизмы — эпифорические и/или анафорические — весьма часто встречаются в бурятской поэзии. Если систематически используемая в тексте эпифора создает своего рода плясовый ритм, то анафора ближе к напевному стиху. Именно на анафорах построены стихотворения из книги русско-бурятского поэта Амарсаны Улзытуева, а в заглавие книги вынесено название этой стилистической фигуры. Надо сказать, чаще всего автор употребляет фонетические анафоры («Слон вселенноподобный купается в мутной от ила реке, / Словно самое первое слово вначале времен»; «В сельве Амазонии, / Вселенной на Божьей ладони…»), реже лексические («Как утрами река свою вечность несет — любоваться, / Как веками волна за волной, припадает народ») и морфемные («Нежная кожа цвета рдеющей вишни, / Нега в миндалевидных темных глазах»), иногда порождая довольно любопытные начальные рифмы вроде «гениев-Гегеля» или «Непал-неба».
А где-то посредством аллитерации и опять-таки анафорического (и не только) повтора создаются, скажем, такие переклички: «Эзра Паунд еще не якшался с фашизмом, / Эзоповым языком Зощенко еще вовсю соловьем заливался, / Эсэсовцы еще не повесили этих девчонок, / Эту по имени Искра, и ту по имени Зоя…».
Однако перед нами вовсе не упражнения в стиле , где прием является самоцелью, — это оригинальный и даже несколько экзотичный поэтический голос, существующий в самом что ни есть нынешнем пространстве.
В стихах Улзытуева современные реалии раскачиваются под напевные бурятские ритмы и подаются одновременно серьезно и иронично: «То не Джеймс Кэмерон спускается в Байкал, / То не глубоководный аппарат „Мир — 1” с чужестранцем в гости к омулю, / То Титаник и Аватар в душу мою погружаются один за другим, / Топят лукоморье мыслей моих, вспучивая воображение». С одной стороны, это просто авторская рефлексия о популярных фильмах, для выражения которой выбрана довольно незаурядная форма, но с другой — этот контраст между напевно-анафорическим строем текста и его содержанием выглядит неожиданно и поражает своей насыщенностью. Само собой возникает ощущение вне- или даже безвременности — будто привычная нам реальность не столько врастает в то, что ей предшествовало, сколько именно существует наряду с этим. Прошлого как такового нет, есть фикция в виде, скажем, настенных часов [1] .
Иные стихотворения Улзытуева аллегоричны, с каким-то утробно-языческим звучанием, но по-прежнему крепко (в первую очередь, лексически) связаны с современностью:
И пока ненасилья идя трансцендентным путем,
Извлекая из гиперпространства кумыса броженье —
Эти степные народы еще не нашли
Эсхатологический способ питаться чистой энергией солнц…
<���…>
Создается природа, человечества варится крепкий бульон,
Сок совершенства и жизни сочится,
Гости отведали плоти и крови, и потрохов,
Кости — собакам, и на дворе — свежесодранно, неба руно золотое дымится…
Натуралистичный процесс разделки барана оборачивается развернутой метафорой и даже воспринимается как некий ритуал, совершающийся опять-таки вне времени и, вероятно, вне единого (гипер)пространства. А напевная поэтическая речь не дает ритуалу распасться на составляющие.
Альфред Кубин. Другая сторона. Фантастический роман. Перевод с немецкого К. Белокурова. М., Екатеринбург, «Кабинетный ученый», 2013, 296 стр. («Old Europe»)
Графика Альфреда Кубина имеет обширную генеалогию: она идет от Босха и Брейгеля через барочного Риберу, «Капричос» и «Черные картины» Гойи к полумакабрическим Энсору, Редону, Клингеру, Мунку и в итоге обретает себя. Что же касается ее последующего развития — кажется, дальше, перекликаясь, например, с Кокошкой и Эшером, она стремится уже к сюрреализму. Но несмотря на некоторую сумбурность, возникающую при объективации сновидения, этот графический мир всегда предметен, осязаем, избегает чистой абстракции, вместо которой скорее берется конструкция из символов и аллегорий.
Похожим образом выстроен единственный роман Кубина «Другая сторона».
Книгу только отчасти можно назвать визионерской: все же помимо сновидческого опыта для автора не менее важен опыт реально-бытовой, поскольку здесь, как и во всякой (анти)утопии, важное место занимает сатирический аспект. Сама по себе сюжетная канва при всей своей авантюрности выполняет почти побочную функцию, поскольку писателя-графика в первую очередь интересует статичное изображение, динамическая же сторона разрабатывается через описание мыслей и снов.
Читать дальше
