Камера продолжает вращаться, и герметичный текст т. н. эссе «Купание Дианы» уже вызывает настоящее головокружение. Впрочем, именно так выглядит стиль Клоссовски, соратника не менее запутанных Батая, Фуко и Бланшо. В длинных, но парадоксально емких предложениях всегда зашифрована та или иная умозрительная мысль, прочесть которую получается не сразу.
Гностический роман «Бафомет» кажется еще более герметичным, нежели «Купание Дианы». Здесь за основу повествования берется миф о тамплиерах, якобы наказанных за содомию и поклонение Бафомету-андрогину, и говорится о явлении этого андрогина в теле молодого пажа Ожье де Бозеана. Но только отчасти предполагается телесная метаморфоза, поскольку герои романа, которым является Бафомет, божество, обретшее образ, — не сами тамплиеры, а их предсмертные дыхания, роящиеся вокруг Великого Магистра. Это не вполне герои, скорее перед нами оголенные рассуждения, идеи или некая единая эманация, транслируемая в виде разрозненных реплик.
Внетелесные события романа резко контрастируют с телесным, почти бытовым прологом, где описывается реальный (т. е. материальный) план повествования, — правда, вряд ли уместно говорить о предыстории, поскольку текст Клоссовски далеко не всегда линеен. Ожье де Бозеан, молодой паж из пролога, которого в корыстных целях использует его тетушка Валентина де Сен-Ви, и Ожье Бафомет, гностический андрогин после преображения, — две противоположные ипостаси одной сущности, одного героя-идеи. Его трагедия относительна, поскольку, потерпев поражение среди тел, он обретает место среди дыханий.
Кроме того, даже реальное подвергается у Клоссовски сомнению, ведь что-то из наблюдаемого тамплиерами вполне могло явиться, например, галлюцинацией. Полярность настоящего/ненастоящего постоянно переменяется, что, разумеется, напоминает рассуждения о Диане и Актеоне.
Кто создал зародыш ситуации, стоившей Актеону жизни, и было ли то, что с ним произошло, смертью? Какая из предложенных в «Бафомете» реальностей реальна? Но и тут дуализм: либо Клоссовски сознательно не отвечает на свои же вопросы, либо отвечает, но косвенно, чтобы только сведущий сумел его понять.
Артур Хоминский. Возлюбленная псу. Полное собрание сочинений. Составитель А. Л. Соболев. М., «Водолей», 2013, 200 стр.
Роман (или что-то подобное) «Уют Дженкини» и стихотворения Артура Хоминского, эксцентричного киевского писателя с приблизительной датой рождения (1888?) и вовсе неизвестной датой смерти, весьма необычны. Сразу бросается в глаза пародийность текстов (особенно прозы), но подается она со всей серьезностью, поскольку объектом пародии выбрано не что иное, как популярная в начале века символистская парадигма.
В сущности, Хоминский дает символизму своеобразное развитие через его же осмеяние, оживляет наскучившие «фиолетовые руки на эмалевой стене», временами напоминая Стерна, а где-то и Жарри. Потому его любимый прием — травестирование символистского текста, с его одухотворенными переливами, высокопарными переживаниями и густым метафорическим туманом.
Но автором прорабатываются отнюдь не только один русский символизм — кое-где, например, мелькают прямые или косвенные отсылки к предсимволистской «Падали» Шарля Бодлера: «Они встали, ушли и встретили труп коня. — Милая, помнишь у Бодлэра? И ты, которую я люблю больше жизни, а жизнь я ни в грош не ставлю, будешь такое же роскошною падалью в сияющем цветами лугу» (из «Уюта…»; также см. стихотворение «Весной», где вместо трупа лошади — дохлый пес); а где-то встречается интонация, родственная, скажем, Шарлю Кро.
Вся эта игра, смешение патетики и наивного примитива, порой напоминает нечто почти обэриутское:
<���…> Воровка залезла в купальную будку,
Мой месяц хохочет над злом,
В кустах я приметил домашнюю утку,
Эх! дернуть ее бы веслом!
Ты вновь не одета, в предвечной печали
Стоишь на крутых берегах,
Но мне этот образ интимной детали
Спирает сознанье в мозгах <���…>
Еще более обэриутские пассажи встречаются в «Уюте…» Хоминского — скажем, подобные диалоги: «Виноват, ваш отец кто?» — «Мой отец золотопромышленник, а вы?» — «Я, пожалуй, помещик, а ваш отец кто?» — «Мой отец золотопромышленник, а вы?» — «Я, пожалуй, помещик, хотите жить вместе?» — «Согласна». — «Дайте мне вашу руку!» Или задачи, в решении которых преуспел главный герой «Уюта…» Тальский, некогда «ушедший от повседневной маяты в Дженкинское Общество Стояния на Перекрестках» (смысл и цель этого стояния , конечно, не объясняются):
Читать дальше
