Лоран Годе - Врата ада

Маттео молчал. Он вспоминал, о чем они говорили во время первой встречи.

— Почему вы сказали, что жизнь и смерть связаны теснее, чем мы думаем? — спросил он, помолчав.

Профессор провел рукой по лицу и спокойно улыбнулся.

— Потому что это правда… Нынешнее прагматичное и рациональное общество убеждено в незыблемости своих границ, но оно заблуждается. Не существует только мертвых или только живых. Нет и нет… Все гораздо сложнее. Все смешано и взаимосвязано. Древние это знали. Мир живых и мир мертвых сообщаются. Есть мосты, точки пересечения, пограничные зоны. Мы просто разучились видеть и ощущать это…

Видя, что разговор становится серьезным, хозяин бара накрыл стол для своих гостей. Выставил четыре рюмки, бутылку граппы и два шарика чудесной mozzarelle di bufala [10] Моцарелла из молока буйволицы (итал.). . Потом запер дверь, чтобы им не помешал случайный посетитель.

Грейс улыбнулась. Сегодня была их и только их ночь. И сейчас всем им хотелось только одного: забыть о времени, слушать друг друга, и чтобы внешний мир оставил их в покое.

— Но почему все-таки вы считаете, что нет границы между жизнью и смертью? — спросил Гарибальдо, откусывая от tramezzino [11] Бутерброд (итал.). с ветчиной и артишоками.

Долгое время он был активистом крайне левых, но потом завел бар и теперь водил дружбу со своими клиентами. Ко всему, что касалось потустороннего мира, он относился с большим подозрением.

— Вам приходилось терять кого-то из близких? — спросил Проволоне.

Гарибальдо ничего не ответил, но невольно подумал о своей жене, которая десять лет назад очень быстро сгорела от рака.

— Вам не кажется, что все эти люди продолжают жить в нас? Правда, правда… Они оставили в нас частичку себя и будут с нами, пока мы сами живы. Жесты… Манера говорить или думать… Привязанность к каким-то вещам и местам… Поверьте мне. Мертвые продолжают жить. Они толкают нас на разные поступки. Влияют на наши решения. Они имеют над нами власть. Лепят нас по своему образу и подобию.

— Да, — с горечью откликнулась Грейс. — Когда есть из чего лепить…

— Правильно, — с ликованием воскликнул профессор. — Это оборотная сторона слияния двух миров. Порой мы не такие уж живые. Умирая, наши близкие забирают с собой и частичку нас самих. Каждая потеря убивает что-то и в нас. Мы все прошли через это. Радость жизни, бодрость — все это мы постепенно теряем вместе с каждым умершим. И с каждой потерей это становится все ощутимее…

Маттео ничего не сказал и стиснул зубы.

— Именно поэтому… — вновь заговорил профессор, — я говорю, что жизнь и смерть взаимосвязаны… Возьмите Неаполь, не кажется ли вам, что иными вечерами он похож на город теней?

Маттео улыбнулся. Сколько раз он об этом думал, проезжая по пустынным улицам? Сколько раз ему казалось, что он попал в странный, подвешенный в пустоте мир?

Внезапный стук прервал раздумья Маттео. Все присутствующие одновременно вздрогнули и подняли голову. Сначала им показалось, что кто-то стучится к ним в дверь, но они ошиблись. Стук раздался снова, с удвоенной силой, и Маттео уже хотел было выбежать на улицу, посмотреть, что там происходит, может, пьяница какой вздумал попортить стену бара и колотит в нее.

— Да это же падре Мадзеротти! — воскликнул Гарибальдо.

И тут же вскочил, бросился к окнам. Маттео не понял, почему так засуетился хозяин бара. И почему он с такой поспешностью захлопывает ставни, словно решил совсем закрыть свое заведение. Зачем? Неужели он в таких плохих отношениях со священником, что не хочет даже пускать его к себе? Маттео терялся в догадках, но тут Гарибальдо наклонился к люку в полу, ведущему в погреб.

— Сейчас, сейчас, — шептал он, поддевая крышку люка.

Только тут до Маттео дошло, что священник стучит им из погреба.

— Вы что, посадили падре в погреб? — спросил он озадаченно.

— Да нет, — со смехом ответила Грейс. — Он прорыл туннель между церковной криптой и подполом бара. Чтобы не проходить по улице.

— Почему? — спросил Маттео, все более и более поражаясь всем этим странностям.

Грейс не успела ему ответить. Гарибальдо откинул крышку люка, и появилась голова тощего старика.

— Вы не очень-то торопились, — жалобно сказал он старушечьим голосом.

Когда Гарибальдо вновь захлопнул люк, подняв столб пыли, Маттео смог приглядеться к священнику повнимательнее. На вид ему было лет семьдесят. Высохший старик, с такой морщинистой кожей, что его трость и державшая ее рука, казалось, были сделаны из одного узловатого дерева. Беззубый рот, как у какого-нибудь нищего, и больные глаза: левый сильно косил, правый затянут катарактой, что придавало ему сходство со столетней черепахой.