Виктор Пономарев - Записки рецидивиста

С ребятами в камере мы договорились не трогать Артиста, не обращать внимания на придирки для его же пользы. И то правильно, а то кое-кто из ребят, не выдержав его занудства, и морду ему драил. А избить старика ни особой радости, ни чести никому не делает.

Однажды Василий Васильевич искал свой журнал, у всех подряд спрашивал: «Ты не брал? Ты не брал?» Ребята вежливо отвечали: «Не брал», отворачивались и улыбались. Так, сделав несколько кругов по камере и не найдя партнера для очередного скандала, Артист подошел к дверям и уставился в волчок. В это время надзиратель, проходя по коридору, заглянул в камеру. Артист как рявкнет на него:

— Ты чего сюда смотришь, козел!

Надзиратель-узбек хотя по-русски и плохо понимал, но знал, что «козел» — это оскорбление. Открыл кормушку, переспросил:

— Кто козел?

— Ты козел, мразь поганая.

— Ты сам козел, ты петух (педераст), — ответил надзиратель.

— Я петух? — прорычал Артист. — Ах ты, мент тухлый. Ну, погоди! Вот пойду на прогулку, я тебе покажу, кто петух.

Надзиратель крепко выругался по-узбекски и захлопнул кормушку. Артист еще долго мерил шагами камеру, ругая надзирателя на чем свет стоит. А на другой день Василия Васильевича вызвал «хозяин», сказал ему:

— Вы, такой пожилой человек, зачем оскорбляли надзирателя?

— Я всю войну прошел, защищал таких, как он. А он первый меня оскорбил. Говорит, нельзя возле двери стоять. А камера — моя хата, где хочу, там и стою, — ответил Артист.

«Хозяин», видимо, не смотрел его личное дело, где черным по белому отмечены все «боевые заслуги» Василия Васильевича, который всю жизнь в тюрьмах просидел. Но подумал, может, действительно человек воевал, и дал ему семь суток изолятора, а так корячилось не менее пятнадцати.

Толя Хадун приуныл что-то. И немудрено: пятнадцать лет не полтора года. Я говорю ему:

— Давай напишем в Верховный Суд СССР, может, скинут срок.

— Да я не знаю, как писать.

— Я тебе буду диктовать, а ты садись и пиши, — сказал я и принялся диктовать. — Молодой был, мало в жизни видел. Первую девушку в своей жизни я сильно полюбил. Для меня она казалась ангелом, и, будь на месте матроса любой другой парень, я все равно убил бы его. Не знаю, что такое ревность, но понял, что любовь существует. Сейчас я сижу такой большой срок и понимаю, и сознаю, что я действительно совершил тяжкое преступление. Но поймите меня, я любил ее. Если можете, хоть немного скиньте срок. Может, я еще вернусь к нормальной жизни, может, у меня еще не все потеряно. Встречу другую девушку, полюблю. Помогите мне вернуться к жизни.

Сейчас только я понимаю, сколь наивное, детское было письмо. Однако результат оказался неожиданным.

Вызвали спецчасть. Пришла мощная женщина, увидев которую я понял: эта из тех, что «коня на скаку остановит, в горящую избу войдет». У меня сердце сильно забилось. Я положил свою руку на ее, лежащую на кормушке. Она не убрала руку, а я стал говорить ей ласковые, нежные слова. На меня нашло сильное возбуждение, я стоял и гладил ее пухлую руку все выше и выше, до локтя и еще выше. Она сказала:

— Убери руку, надзиратель идет.

Толик отдал свое прошение, она улыбнулась и пошла по коридору, сильно качая мощными бедрами, а я чуть не лишился чувств.

Через неделю женщина снова пришла, сказала:

— Хадун Анатолий, распишитесь, ваше прошение отправлено.

Толик взял подписывать бумагу, а я подскочил к кормушке, сказал женщине:

— Я вас люблю. Вы такая хорошая. Жаль, что нас разделяют решетка и дверь. Как тебя звать?

— Оля, — сказала она, улыбаясь.

— Оля, дорогая, наклонись немного.

Она наклонилась, я поцеловал ее в щеку. Тогда она обняла мою голову и крепко поцеловала в губы, оставив часть помады на моих губах. Засмеялась и сказала:

— Ну что, теперь ты доволен?

У меня в зобу дыханье сперло. Оля рукой стала вытирать мои губы, говоря:

— Какой ты горячий. Такому мужику на свободе надо быть, женщин радовать, а не клопов на нарах давить.

— Оля, я учту твои пожелания. Скоро жди меня на воле.

Толик отдал Оле бумагу, попрощавшись, она ушла.

Перед самым праздником, вечером шестого ноября, мы получили с зоны «грев»: морфий, таблетки кодеина на сахаре, анашу. Морфий я не колол, анашу не курил, кодеин иногда глотал, но у меня от него не было никакого кайфа, только тело сильно чесалось, как при чесотке. Открылась кормушка, и я услышал знакомый Оленькин голос:

— Хадун Анатолий, распишитесь, что вы ознакомлены.