Виктор Пономарев - Записки рецидивиста

Из Москвы потом приедет большая комиссия, человек восемь: генерал, подполковник, майоры. Зайдут к нам в камеру, и генерал скажет пространную речь:

— Люди, опомнитесь, возьмитесь за голову. Поставьте точку на преступном прошлом. Выходите на свободу, включайтесь в созидательный труд советского народа. В стране сейчас строятся заводы, фабрики, электростанции. Нужны рабочие руки, которых стране не хватает. А вы в большинстве своем молодые, здоровые люди. Даже во время войны, когда Родина была в опасности, среди преступного мира были тысячи и тысячи добровольцев, шли в штрафные батальоны и в первом же бою искупали свою вину перед Родиной, их включали в состав регулярных войск. А сколько героев среди бывших преступников, а какими ловкими и бесстрашными были они разведчиками, совершали рейды по вражеским тылам, беспощадно громя ненавистных фашистских захватчиков.

Заметив меня и кивнув в мою сторону, генерал сказал:

— Посмотрите на него, он ведь еще совсем ребенок. Ему за партой надо сидеть, а не здесь, в походы ходить, учиться на инженера, врача или летчика. А чему он здесь может научиться? Люди, еще раз прошу, опомнитесь, сделайте вывод для себя.

Зеки стояли, понурив головы.

Комиссия уехала. Жизнь в камере пошла своим чередом. Всего час давалось на прогулку, остальное время проводили в камере. Кто чем мог, тем и занимался. Я обычно играл на гитаре, пел, но самым большим моим увлечением стало переписывать песни, поэмы, делать альбомы-песенники. Хоть и мало было у меня грамотешки, но я переписывал день и ночь: «Туфельный след», «Серый крест», «Тайна святого монастыря Урсулы» и многое другое.

Из Магадана было привезено много песен, все тюремные, жизненные. Я разучил и пел под гитару:

Воры и другие зеки удивлялись моей памяти. Я много читал книг, потом их пересказывал, порой они сидели, слушали, затаив дыхание. И не дай Бог, кто-нибудь начинал перебивать меня или мешать вопросами, такому могли и морду надраить.

Много было у нас в зоне зеков политических, осужденные за отказ идти на передовую или иные провинности по службе. У них у всех был срок двадцать пять лет и до особого распоряжения. Были подполковники, майоры. Воры почему-то их называли «глухарями». Были среди зеков и осужденные за мародерство в Берлине и на территории Германии, предатели и полицаи бывшие, но таких было меньше. Такие в основном направлялись в магаданские зоны.

Справедливости ради надо сказать, к политическим отношение уголовного контингента было скверное. Постоянно и унижали, оскорбляли, называли «коммуняками», нередко давали по зубам.

Отсидев год, я вышел со «спеца». Определили меня в восьмой барак, там и Нос был. Он лежал на нарах с правой стороны, а с левой — пожилой полковник, весь седой, высокий. Звали его Константин Федорович. Во время войны командовал он фронтовой разведкой, после войны попал под сокращение вооруженных сил, устроился завскладом при воинской части. То ли он проворовался, то ли как, но случилась недостача на складе военного обмундирования и сукна Дали ему двадцатник, и вот он в Ванино среди уголовников.

В первый же день в бараке меня окружили воры, стали спрашивать, как в БУРе зарезали Пивовара. Я все подробно рассказал. Константин Федорович сидел на нарах и внимательно слушал. Работал он комендантом зоны по хозяйственной части, имел выход за зону. Воры его уважали: через него в зону шел «отгон» — деньги. Кто-то из воров посылает со своего счета на свободу перевод семье или подставному лицу, те посылают назад в зону, но уже на другого «сквитка». Таким образом безналичные деньги превращались в наличные. Вот Константин Федорович эти деньги получал и приносил ворам. За это воры отстегивали ему червонец с сотни. Сам Константин Федорович был человеком предельно порядочным. Постепенно я к нему сильно привязался.

Как-то в бараке произошел инцидент. В этот день Константин Федорович должен был получить «отгон» и передать ворам. Перед вечером в барак зашли два вора и потребовали деньги. Константин Федорович объяснил им:

— Завтра, ребята, деньги будут. Сегодня с работой замотался и не успел получить.

Один вор стал его оскорблять:

— Давай бабки, сука.

Другой вор ударил по лицу. В этот момент я зашел в барак и увидел всю сцену. Не знаю, что со мной случилось, я вскипел. Кинулся к своим нарам, выхватил из-под подушки швайку и опасную бритву и кинулся на воров: в одной руке опаска, в другой — швайка. Одного зека я сразу долбанул швайкой, другой кинулся на выход, а я как заору на весь барак: