Виктор Пономарев - Записки рецидивиста

Тут в комнату забежал Толик Шаповалов — бригадир сварщиков. Увидел эту картину, схватил меня сзади и вырвал прут из руки, спросил:

— В чем дело, Дим Димыч?

— Да вот пацана приходили убивать.

— А он дышит?

— Дышит, да, видать, по голове сильно попало. Надо в жилую зону как-то отправить. А этих паскуд в ванну закинуть с кислотой. Там от них до утра ничего не останется, — сказал я. — И пусть думают, что «ушли на траву».

— Ты что, с ума сошел? Это же, Дим Димыч, галимый срок!

— Ты, Толя, не беспокойся за них. Тебе ничего не будет. Я один за все отвечаю, век свободы не видать. Давай хоть пацана на улицу вытащим, — сказал я, и мы вдвоем подняли Колю и понесли на улицу.

Жаль, Толян помешал, не дал бросить подонков в кислоту, и «не долго б мучилась старушка в высоковольтных проводах». А трупов нет — и «дела» нет.

На улице к нам подошел бригадир красильного цеха, спросил:

— В чем дело?

Толик объяснил, и бригадир побежал за машиной. Первыми прибежали надзиратели, потом подрулила машина. Погрузили Колю и тех двоих, я тоже запрыгнул на машину. В санчасть Колю я сам заносил, а тех — зеки. Медсестра сделала Коле укол, он долго не приходил в себя, потом очухался.

— Ну, Коля, порядок, — сказал я.

— А тех кто изуродовал? — спросил майор Кондрашов.

— Я.

— Отведите в изолятор, — приказал майор надзирателям.

Меня посадили в изолятор, а через три дня перевели в БУР.

Дали матрац и книги. Пришел «сыч» (следователь), расспросил, как дело было. Я рассказал, «сыч» ушел, и потекла моя камерная жизнь. После больницы в камеру кинули и Трахому с Филином, только в другую. К ним ходили врачи, а ко мне никто не приходил.

И вот суд. Судили в клубе. Трахома был на костылях, ноги в гипсе. У Филина руки были в гипсе и висели на бинте через шею. Они признались, что собирались убить Калмыка, а я им помешал.

Короче, обоим дали по двенадцать лет особого режима, а мне весь оставшийся срок заменили тюремным режимом. Уже в камере БУРа я подумал: «Вот ведь как бывает. Ехал в зону, думал о тюремном режиме. Как думал, так оно и получилось».

В зоне Коля собрал мне на дорогу еды и шестьсот рублей. Принесли ночью в камеру. И кто? Вот уж никогда не мог подумать. Старший надзиратель Куликов. Когда он давал мне деньги через кормушку, сказал:

— Это тебе Калмык собрал, которому ты жизнь спас.

Я хотел отстегнуть Куликову пятьдесят рублей, но он сказал:

— Не надо, Дим Димыч. Это тебе, мне уже дали. Ты опять в каменный мешок едешь, тебе там нужней.

Я никак не мог понять, что за метаморфоза накатила на Куликова. Ведь я его знал как змея злющего-презлющего, причем постоянно пьяного. Он и сейчас дышал на меня через кормушку сивушным перегаром так, что мне хоть самому закусывай.

— Ладно, начальник, спасибо тебе, — сказал я. — Не поминай лихом.

Куликов ушел, а я из хлеба стал делать клейстер. Обложки собственных книг я разорвал, в них спрятал деньги и аккуратно проклеил. Уж я-то знал, как в «крытой» шмонают надзиратели. Через них и майора Жабина пронести что-нибудь в камеру почти невозможно.

Потом в БУР через предзонник приполз Коля Калмык, повис на решетке. Принес новые кирзовые сапоги и носки теплые. Причем сапоги не простые, а у которых в каблуках и подметках была затарена анаша. Я спросил Колю:

— А со здоровьем как?

— Все ништяк, Дим Димыч.

— Ну, смотри, будь осторожен. Может, еще найдутся Юркины кенты. Будь всегда начеку, без швайки не ходи. А сейчас давай иди, чтобы не «спалиться».

Коля спрыгнул на землю и уполз.

Через неделю меня отправили на пересылку, а из нее уже в тюрьму. Нас было шесть человек, кто шел на тюремный режим. В тюрьме нас сначала кинули в маленькую камеру, переодели в полосатые робы. У кого были вольные вещи, то их сдали в каптерку, взамен получили квитанции. Начался шмон. Старшего опера почему-то не было. Шмонали нас надзиратели — пожилые узбеки. Все пьяные, с красными мордами и глазами. Шмон прошел нормально для нас. Старший по корпусу сказал:

— Посадите их в одну камеру до прихода майора. Он придет, сам пускай и раскидывает по камерам.

Нас посадили в пустую камеру. Мы расстелили постели и легли отдыхать. Ребятам, а они все первый раз пришли на тюремный режим, я рассказал про майора Жабина и какая классная змея наколота у него вокруг всего тела. Вот только история умалчивает, где он делал этот шедевр.

Примерно через час в камеру вошел Жабин, спросил:

— Сколько вас человек?

— Шесть, — ответил я.

Увидев меня, майор заулыбался, сказал: