Виктор Дьяков - БУМЕРАНГ повесть

- Этот шлимазл вас там подбивает морочить головы своим мужьям, в общем, занялся тем же чем и в Москве занимался?- уже не обращая внимания на плач жены, жестко, не по-домашнему, а как разговаривал с подчиненными у себя в лаборатории, спросил Лев Михайлович.

Софья Иосифовна сразу перестала плакать, разогнулась, вытерла слезы и заговорила жалостным, просящим тоном:

- Пойми Лева, здесь у нас и наших детей нет перспективы, нет будущего. Нельзя просто сидеть сложа руки и ждать. Ведь уже несколько лет, как евреям разрешают выезжать по израильской визе. Не всем разрешают, но если бороться… Очень многим удалось добиться такого права и уехать. Сколько поэтов, художников, писателей, врачей, да и простых людей уже эмигрировали. А там ведь нет здешних запретов, нет прописки, там свобода передвижения, можно жить не то, что в любом месте, в любой понравившейся тебе стране. Не понравится в Израиле, можно переехать в Америку, или Европу.

- Ты хоть понимаешь, что говоришь!?- Лев Михайлович уже не держался за виски, его возглас был более чем возмущенным.

- Я все отлично понимаю. Я не хочу до конца жизни сидеть в Сибири, не хочу чтобы меня схоронили в этой мерзлой земле. Я хочу, чтобы мои дети были свободными…

- Да, подожди ты, Софа… Здесь ты живешь в квартире со всеми удобствами, а что у твоих родителей было в Суроже?... Вспомни, дом с печкой и удобствами на улице. Конечно, там климат теплее и помидоры с яблоками растут, но горячей воды в доме не было и за холодной на колонку надо ходить. Забыла?... И потом, как ты можешь говорить за всех. Ну, Илья ладно, он куда ты скажешь, туда и поедет. А Фира? Ты уверена, что она горит желанием ехать в Израиль, или еще куда-то? Она ведь вообще к евреям и всему еврейскому, в отличие от тебя, относится довольно равнодушно. Ну а мне… какую судьбу ты уготовила там мне? Что я буду делать в том же Израиле?- вопрос прозвучал одновременно зла и саркастично.

- Ну как… неужто там такой специалист как ты не найдет чем заняться?- не очень уверенно проговорила Софья Иосифовна.

- Чем же это я там смогу заняться… телевизоры пойду чинить, или радиоприемники!? Пойми, Израиль это очень маленькая страна, которой совсем не нужны такие ученые как я. Я не сомневаюсь, что им не нужно и столько художников, артистов, поэтов, писателей, режиссеров, что собрались отсюда уезжать. Куда они все пойдут, в кибуцы, землю пахать? Или ты думаешь, что я со своей профессией смогу пристроиться где-то в Европе? Вряд ли. Запомни, в мире всего две страны, где в таких больших количествах и в таком обширном ассортименте разрабатывается такого рода вооружения, которыми я занимаюсь. Это СССР и США. Так что мне ничего другого не остается, как после Израиля ехать в Америку, работать там, предварительно продав все те секреты, что я знаю… Ты хоть понимаешь, что это не возможно в принципе!? Меня отсюда никогда не выпустят, и я бы на их месте не выпустил. Я слишком ценный специалист и слишком много знаю. Меня убить куда выгоднее, чем выпустить. Но даже не в этом главное… Софа, мы с тобой столько времени живем вместе, ты мать моих детей, и тем не менее так и не поняла – я ведь не хочу иной жизни, и никогда не хотел. Я доволен своей работой и своим положением. Я не хочу быть директором института. Витьке Скворцову это подходит, а мне нет, на его месте и я бы не наукой, а всякой административно-хозяйственной белибердой занимался бы. Да, я не руковожу многими тысячами людей, как руководил твой кумир Троцкий, я руковожу всего двумя десятками человек, но даже если бы я не руководил никем, но имел возможность заниматься любимым делом, я был бы счастлив… Понимаешь?...

8

Отец Льва Михайловича, 74-х летний Михаил Израилевич, давно уже собирался посетить семью сына, да все как-то не получалось. Не получалось в основном из-за слабого здоровья супруги и неблизкого перекладного пути из Сурожа. Постоянно нуждающуюся во внимании и уходе жену никак нельзя было оставить одну. Но в 1973 году жена не перенесла очередного инфаркта и… возможность съездить к сыну, наконец, появилась. Тяжелый на подъем Михаил Израилевич смог собраться только к апрелю 1975 года. Представления о Сибири у старика оказались явно устаревшие и когда он, обливаясь потом, в теплом зимнем пальто и цигейковой шапке вышел из вагона на новосибирском вокзале, встречавший его сын не мог сдержать смеха:

- Папа… ну ты даешь! В апреле у нас тут тоже весна.

- Пар костей не ломит,- поговоркой откликнулся отец, обнимая сына, которого не видел со времени похорон жены…