Стиг Клаэсон - Мы Любим Ингве Фрея

— Да, — сказал сапожник. — Он сюда больше не явится…

— Вот жена твоя ничего не боится, — добавил он. — Она из лесов, как мы. Хотя жила подальше, на Севере… Она даже знает, что такое фуганок. И что такое косовина… Петтерсон не знает, что такое косовина.

— Мы на Томтебугатан с косовиной дела не имели. Куда ни посмотри, нигде ни одной косовины… Перед тем, как разойтись, выпьете посошок?

— Выпьем! — согласился Виклунд. Петтерсон налил мужчинам, себе и Аните.

— Может, вы придете и потрамбуете у меня сено? — спросил девушку Виклунд. — Правда, развлечение это не-большое.

— Я знаю, — сказала Анита. — Я больше не трамбую сена. Я натрамбовалась его на всю жизнь… Потом сутки ходить не можешь.

— Это так, — сказал сапожник. — Что правда, то правда.

— А вы не скучаете по деревне? Хоть немного? — спросил Виклунд.

— Не знаю. Кажется, не скучаю.

— Понятно. Моей жене вовсе здесь не нравится. Нам с ней трудно жить. Она хочет, чтобы я продал землю и переехал в город. Но что я буду делать в городе? Я ничего не умею. Да и на хутор сейчас покупателя не найдешь… Мой сын сразу же, как только сможет, уедет отсюда… Я его держать не буду. Пусть делает, как хочет!.. Но сам я останусь здесь.

— Разве ваша жена родом не из деревни? — спросила Анита.

— Родом она из деревни, но что с того. Ее воспоминания никак не связаны с моим хутором, как, например, у меня. Моя земля для нее ничего не значит…

Из деревни-то она из деревни, — продолжал Виклунд. — И деревней сыта по горло. Теперь ей хочется слышать человеческие голоса, общаться с людьми…

Пускай ездит в город! Лучше Стокгольм, чем Филадельфия… Но уехать в сенокос! Ты когда-нибудь слышал что-нибудь подобное, сапожник?

— Такого раньше не потерпели бы. Ее бы выдрали!., Хотя я ее понимаю.

— Я тоже понимаю, — сказал Виклунд. — Некоторым образом. Хотя почему она выбрала сенокос?.. Нашла себе удовольствие ходить в жару по городским улицам.

Петтерсон вспомнил городские улицы в летнюю жару и подумал; что прогуливаться по ним — великое благо.

Он ничего не сказал.

Он затосковал.

Он задумался.

Если этот долговязый пенек так же сильно привязан к своей земле, как я к моей старой Бирке, то он никогда не уедет из этих лесов. Скорее он отпустит жену на все четыре стороны.

— Больше мне нельзя оставаться никак, — сказал сапожник.

— Садись в машину! — сказал Виклунд. — Спасибо за кофе и за общество!

— Так завтра утром, не забудь! — крикнул сапожник Петтерсону. — Рано утром!

Тот помахал ему рукой.

Когда машина уехала, Петтерсон сказал:

— Я понимаю, деревенским лаптям достаётся. Но могли бы помолчать о своих утопленниках. В сущности, это — страшно… А они шутят. Нашли забаву.

— Они не шутят, — сказала Анита. — Они иногда шутят, чтобы скрыть серьезность, с какой относятся к случаю. И вспоминают его постоянно, чтобы не забыть:.. По таким случаям в деревне ведут отсчет времени… Ты, например, помнишь только сам случай, а они все, что случилось до него, одновременно с ним и после… Ты теперь для них — тоже особый случай. Они будут вспоминать тебя каждое лето. Ты и памятник старины — теперь для них одно и то же. Они не забудут, ни как ты был одет, ни какая у тебя была походка, ни как ты говорил и что сказал тогда-то и тогда-то. В их памяти все отпечатывается накрепко — не так, как в нашей. Они ничего не забывают… И они никогда не заговорят теперь об Ингве Фрее, чтобы не вспомнить при этом и о тебе. Ну, и наоборот — тоже.

— Ты так считаешь?

— Я знаю..

— Тогда надо бы вести себя осторожнее. Я, кажется, тоже не забуду Выселок.

— Ты забудешь, — сказала Анита. — Забудешь. Ты быстрый, много ездишь, перемещаешься, меняешься… А они, раз и навсегда, — одни.

Петтерсон задумался.

— А плесни-ка мне еще немного в чашку, — вдруг весело сказал он. — И объясни покороче, что такое фуганок?

Точно в шесть утра в среду сапожник разбудил Петтерсона. Он принес с собой термос с кофе и булочки, и они позавтракали в лодке.

Ночью моросил дождь, и день занимался пасмурный. Облака плыли низко над самыми верхушками деревьев. Ветер дул с севера. Из лесу поднимался туман.

В воздухе чувствовалась сырость. Всюду пахло торфом, тиной, мокрой древесиной и корой.

Изменились и краски местности. Озеро стало белым, а лес почти черным. Прежде сухое бесцветное шоссе стало отливать тонами темной охры, а в придорожных кюветах засветились лютики.

Но, несмотря ни на что, погода была приятная.