Наталия Терентьева - Училка

Я даже не знала, что на это сказать. Ругаться с ней сильно не хотелось. А она, наоборот, ждала благодарности, что всё так быстро и грамотно сделала. Сцепился Никитос на перемене, понятно, с тем же Дубовым. Дубову помогали еще двое четвероклассников — те же, что накануне дрались с ним против Никитоса на площадке, или же другие, теперь уже не выяснишь. Важно это, но не выяснишь. Никто, по крайней мере, разбираться не хотел.

Я все же поблагодарила Юлию Игоревну за вовремя оказанную моему сыну помощь и понадеялась, что гипс, поставленный ему в районном травмпункте, лег на то место, где сломались косточки, а не на соседнее, как часто бывает. И что сотрясения мозга у него действительно нет. «Не тошнит же!» Только ленивый не сказал мне этого. Медсестра в травмпункте, охранницы в школе, мамаши из нашего и других классов, завуч младших классов и, конечно, сама Юлия Игоревна.

Учительница же Дубова заняла удивительную позицию.

— Вы в школу только что пришли работать, — заявила она мне. — И у вас уже такие происшествия!

— У меня? У меня? — не могла я поверить своим ушам.

— У вас, у вас! Как вас, простите… по имени-отчеству…

— Да не важно! Какая разница, как меня зовут, если вы мне говорите подобное?

— Вот, поэтому ваш сын и дерется! У него мать такая агрессивная! Представляю, как вы с детьми обходитесь…

— Да вы что вообще! С больной головы на здоровую!

— А вот больными чужих детей обзывать не на-а-до! Еще педагог называется!

Я смотрела на местами ярко накрашенную, плохо причесанную, как-то не по-школьному одетую учительницу — в синих джинсах, обтягивающих ее мощные бедра, выпущенной наружу ярко-желтой блузке с огромными воланами, колыхавшимися от каждого ее движения, и думала: хорошо, что не она ведет класс моих детей. Вот так смотрели бы каждый день на этот ярко-малиновый рот, на огромные звенящие сережки с прыгающим посередине шестируким Буддой, на перекатывающиеся по большой груди воланы… Мир бы казался другим. И слушали бы ахинею. Если она мне, не стесняясь, говорит такое — что же она ничтоже сумняшеся говорит детям? Могу себе представить.

Можно было бы спросить, что она вдруг так защищает Дубова. Не думаю, что ей лично попадет за его проделки. Всё же у него есть родители. Возможно, окажется, что он чей-нибудь сын.

— Он чей-нибудь сын? — спросил меня Андрюшка, когда я позвонила ему вечером рассказать про наши новые победы.

— Нет. Ты же знаешь — я эту школу выбрала в том числе потому, что все наши местные мажоры — дети управы, префектуры, прокурорские да депутатские — учатся в лицее через улицу.

— Помню-помню, как же, как же, — засмеялся мой брат. — Ни объевшихся мажоров, что хорошо, потому как им, наглым, все сходит с рук. Ни евреев, что плохо.

— Конечно, плохо — они способные, воспитанные и мотивированные.

— Что там у вас с объединением, кстати? Объединили в результате или отбились?

— Не отбились. Многонациональная школа теперь будет.

Мы еще поговорили с Андрюшкой о том — хорошо или плохо, что наша школа сливается, волевым приказом чиновников, с соседней, где раньше учились дети приезжих, в основном из Средней Азии и Предкавказья. Андрюшка все больше смеялся — как он делает всегда, когда ничего изменить не возможно.

— Пойдешь на митинг? Взять тебе разрешение? Организуешь активисток, покричите, помашете плакатами…

— Андрюш… Бессмысленно.

— Ну вот, тогда терпи. Зато теперь у вас в районе нет «школы для черных». Это же здорово! Раньше было очень обидно. Правда, очень плохое название. А теперь никому не обидно.

— Ты знаешь слово? Как назвать, чтобы не обидеть?

— Нет. «Приезжие».

— И я не знаю.

И Андрюшка завелся на одну из своих любимых тем. Я не стала останавливать. Меня это тоже волнует, мне тоже интересно, и особенно интересно слышать это в интерпретации моего умного брата.

— У нас ведь пока не придуман политкорректный термин для людей, приехавших в Москву на заработки из республик нашей бывшей безграничной социалистической империи, — рассуждал Андрюшка. — «Гастербайтер» не охватывает всей массы черноголовых людей, выглядящих не так, плохо говорящих по-русски, людей совсем иной культуры и не имеющих никакого отношения к нашей культуре, к нашему прошлому. Многие приехали временно и не скрывают этого. Кто-то хотел осесть и осел. Кто-то живет в своей диаспоре и другой жизни не хочет. Некоторые старательно учат русский, женщины красятся в блондинок, дети уже совсем хорошо говорят и пишут по-русски. Но таких мало. Американцы придумали термин «афроамериканец». Негра нельзя назвать негром, он обидится. А наших как называть?