Наталия Терентьева - Училка

Я должна быть сдержанной. Она не виновата. Никто не виноват. Нас несет поток, смывая с берегов, с которых смыл уже многих, вместе с грязью, землей, нашими домами, и мы захлебываемся в мутном потоке, не в силах вырваться, противостоять, тем более повернуть обратно или остановить этот поток. Можно разве что не утонуть. Наглотаться тины, всякой мути, но не утонуть хотя бы. А можно и погибнуть.

— Наберите, например, «сочинение по Горькому, „Детство“, скачать». Или краткое содержание.

— Да отключить компьютеры, и всё! — сказала бабушка Яна.

— Нет, это невозможно. Когда-то это войдет в нормальные рамки, а пока каждый должен бороться за себя и своего ребенка.

Все то ли были согласны, то ли устали от криков Пищалиной, спорить никто не стал. Та, улыбаясь и прикрывая рот рукой, что-то говорила соседке, которая, поглядывая на меня, все отодвигалась и отодвигалась от Пищалиной. Теперь я более внимательно буду смотреть на пару Будковский — Пищалин. Не заводит ли тихушник Вова Пищалин Будковского? Сеня всё выдает на-гора, и попадает в основном ему, потому что его видно и слышно, а Вова всегда в тени своего громогласного друга.

— Еще я хотела сказать вот что. Я хотела поблагодарить маму Кирилла Селиверстова за то, что на экскурсии в Клину, когда мы ездили с классом, Кирилл спас ребенка от бездомных собак. Смело бросился на свору и отогнал их. Маленького мальчика чуть не разорвала собака.

— Какого мальчика? — спросила, разумеется, Пищалина.

Интересно, мальчишки вообще дома ничего не рассказывают?

Я видела, как другие мамы переглянулись. Да нет, другие знают, какого мальчика спас Кирилл.

— Моего сына.

— А! — засмеялась Пищалина. — Теперь все понятно! Про зубы и про деньги!..

Мать Кирилла вопросительно посмотрела на меня, на нее, на других мам.

— Татьяна, — с укором обернулась к ней Светина мама, — вашему же сыну в этом классе учиться, зачем вы так!

— Я — правду-матку в глаза режу! Не буду по углам шептаться!

— Не правду-матку, а хрень вы режете, извините, конечно, — сказала Катина мама.

Пищалина стала громко хохотать и, захлебываясь, говорить всё, что знала — про спецшколу для уродов-отличников, где им вправляют мозги и оттуда они прямиком попадают в дурдом, она может подсказать адресок для Кати и Яна, про коррумпированных, сильно пьющих учителей, которые без бутылки коньяка, батона испанской колбасы за две тысячи рублей и банки черной икры пятерок не ставят. (Спрошу у Розы — кого же конкретно имела в виду Пищалина, не меня ведь? Мне еду пока никто не предлагал.) Про тотальную слежку ФСБ, про сознательное гонение на «нормальных русских ребят», чтобы истребить нацию, про то, что школа должна заниматься активными детьми, они — будущее нации, эти ребята пойдут служить в ВДВ, они спасут Россию…

Пока Пищалина выступала, пытаясь схватить за рукав то одну, то другую маму, а желательно двух сразу, кто-то ко мне подходил с вопросами, с листочками-справками, с какими-то сочинениями, в которых я не то и не так исправила. Я старалась со всеми терпеливо и спокойно говорить, краем глаза все же поглядывая за Пищалиной, чтобы она вдруг не начала бросать цветочные горшки или совершать рейд по шкафам в поисках испанской (почему, кстати, испанской-то?) колбасы или банок с икрой.

— Нет, нет, давайте, давайте, родительский комитет, мы же должны знать, на каком мы свете! Давайте посмотрим, что, никто не хочет? — Она решительно направилась к шкафам.

Я была недалека от правды.

Пищалина стала открывать шкафы, поднимать папки, снимать книги, стоящие с краю.

— А! Вот! — обрадовалась она, увидев большой пакет с непонятными предметами. — Вот что это?

— Татьяна, успокойся, ну что ты? — пыталась остановить ее чья-то мама.

Будковская стояла у дверей, ждала меня, я сама попросила ее задержаться, и молча смотрела на Пищалину. По ее лицу по-прежнему совершенно невозможно было понять, как она относится к происходящему.

— А что? Мы должны знать, что тут… Ну-ка… — Она вытрясла пакет на стол. — Это что за вещи? — недоуменно спросила она.

— Это школа собирает вещи в детский дом. Я оставила то, что принесли грязное, отнесу домой, постираю и поглажу.

— Да? — подозрительно переспросила Пищалина. Я поняла, что она бы с удовольствием продолжила, но что-то ее остановило. — Ну ладно, — сказала она. — Значит, деньги больше не сдаем? И правильно. До свидания, Анна Леонидовна!

— До свидания! — с искренним облегчением ответила я.