Наталия Терентьева - Училка

— Мой папа дирижировал оркестром, — сказал он, просто и с привычной гордостью.

— Я знаю. Точнее, догадалась, — сказала я. — Ты чем-то на него похож.

— Я тоже Левицкий, — сказал мальчик. — Только не Андрис, а Анжей.

— Андрей? — переспросил Никитос.

— Нет, Анжей.

— Это по-польски Андрей, — объяснила я детям. Я думала, что Никитос ослышался.

— Ну наверно, — согласился мальчик так же легко и весело.

— Мам, да я сразу понял, что Анжей — это Андрей! Это же ежу ясно! Я — Никитос, — солидно представился мой сын и протянул руку.

Ну да, ведь мужчины всегда здороваются за руку. Эта удивительная вежливость, проявление гендерной солидарности сохраняется, несмотря на всю расхристанность современных правил приличия.

Анжей не засмеялся, руку Никитосу пожал. Приятный ребенок. Еще один Андрей в мою копилку. Это случайно? Так бывает? В мифах народов мира? Да. И мифы отражают глубочайшие и очень странные законы нашего мира. Мой самый любимый человек, после близняшек, брат Андрюшка. И я встречаю Андриса, у которого сын — Анжей, то есть все Андреи, только в разной национальной трактовке. Точнее, Андрис встречает меня. Ведь это не я рвалась починить ему падающий потолок… А там кто его знает, как на самом деле это происходит, и кто к кому рвется, и что думают на этот счет высшие силы, как они переосмысливают наши желания.

Хочется понять? Конечно. Невозможно чувствовать себя бессмысленной, неразумной игрушкой в руках высших, пусть всезнающих и всемогущих, но абсолютно неизвестных тебе сил. Я христианка, но кто точно занимается моей судьбой и как это происходит, мне неизвестно. В закон всемирного хаоса, расширяющегося, как наша Вселенная, я верить не хочу. В Бога, который во всем и везде, мне нравится верить больше. Но тогда неясно, почему в этом Божьем мире столько новых, старых, вечных и зловонных помоек. Чтобы на их фоне ярче сиял свет? Или просто иначе нельзя? А вот я бы не отказалась, например, жить в мире, наполненном светящимися ангелами, прекрасной музыкой и добром. Но я мала, ничтожна и не учитываюсь в великих неизвестных мне Замыслах. А жаль.

— Ты поляк? — удивился Никитос. — Никогда не видел поляков…

— Нет, я латыш. И еще русский, — ответил мальчик. — А мой дедушка был поляком, его звали, как меня.

— Пойдемте, выпьем воды, — предложила я детям, всем троим.

И как-то так естественно получилось, что в буфет мы пошли все вместе.

— Я сразу понял, что буду музыкантом, — объяснял Никитос Анжею. — Вот просто, когда все вышли туда, на сцену, я понял…

— А я учусь в музыкальной школе! — сказала Настька, посверкивая глазами.

— Я тоже, — сказал Анжей.

— На чем ты играешь? — Настька поддерживала разговор на уровне.

— На флейте, — ответил мальчик. — И на скрипке. И еще хочу на балалайке.

— На чем? На балалайке? — засмеялась Настька.

— Почему ты смеешься? — спросил мальчик и сам рассмеялся.

Правда, приятный ребенок.

— Ну не знаю… Разве иностранцы играют на балалайках? — ответила Настька.

Я не вмешивалась в их содержательный разговор, слушала. Думала, что сейчас делает Андрис. Интересно, он курит? В Прибалтике, говорят, многие курят. В Европе — нет, а в Прибалтике никак не бросят. Вряд ли, я не слышала табачного запаха. Лучше бы не курил… Я не слишком далеко захожу в своих размышлениях? Нет, не слишком. В самый раз.

— Ты иностранец? — удивился тем временем Никитос.

— Я — нет, — ответил Анжей. — Ну, не знаю. Я латыш и русский.

— А ты гражданин какой страны? — спросила все же я.

Мальчик неуверенно пожал плечами:

— Наверно, Латвии… Я у папы спрошу.

— А у тебя есть в школе латышский язык?

— Конечно!

— А можешь что-нибудь сказать по-латышски? — попросила Настька.

— Cik tev gadu?

— Ух ты! — сказала Настька.

— Мне — девять, — ответил Никитос.

Настька вытаращилась на него. Я тоже не могла взять в толк, что происходит.

— Un man ir divpadsmit, — как ни в чем не бывало продолжил Анжей.

— Сколько? — переспросил Никитос.

— Divpadsmit, — повторил Анжей.

— Div… ра… — повторил Никитос. — Div… Д… в… Двенадцать?

— Точно! — радостно подтвердил Анжей.

— Никитос! — Я не могла поверить своим глазам и ушам. — Как ты это понял?

— Понял, — гордо пожал он плечами. — А моя мама — училка! — неожиданно объявил Никитос Анжею.

Ну вот, мой мальчик начинает приходить в себя. Я, как и положено, дернула его за шкирку.

— Точно училка? — спросила я.

— Ой, мам… Учительница. А твоя?

— Моя мама умерла, — ответил мальчик.