Наталия Терентьева - Училка

— У нас не биология, к сожалению. Нам нечего во дворе делать. Хотя во дворе весна.

— А давайте стихи про весну читать? — предложила Катя Бельская.

— Стихи, про весну? Хорошая идея. Действительно, мы можем во дворе читать стихи про весну. Все возьмите планшеты и пойдемте. Салов, ты как?

Слава промычал «мэ-э-э» и тоже поднялся с места.

— Но послушайте меня внимательно! Я слово свое сдержу, у меня и так успеваемость ниже ожидаемой, что называется. Я ваших двоек не боюсь. Во двор мы идем не беситься, а проводить урок на воздухе. Каждый прочитает одно стихотворение про весну. Их тысячи. У кого нет своего планшета, найдете в чужом, договорились? И когда пойдем по коридору — не орать. Иначе нас завернут обратно.

Пока мы спускались, я думала — а вот должна ли я предупредить завуча, например, что я с детьми иду во двор? Как положено? Ну ладно, наругают, так наругают. Мало ли меня ругали. За неформат.

На улице все для начала попытались разбежаться.

— Стреляю без предупреждения! — крикнула я. — Сразу ставлю двойки тем, кто слова не держит.

Мне было жалко их. Им хотелось бегать, смеяться, шутить. Но максимум, что я могла сделать для них — это вывести на улицу.

— Так почему выжил человек, по вашему мнению? — спросила Катя, когда все собрались вокруг меня.

— А по-вашему?

— У нас не история! — выкрикнул Будковский.

— Я думаю, человек выжил, потому что он наглый, — сказала Катя.

— И жестокий, — добавил Кирилл.

— И хитрый! — проорал Будковский, хотя стоял близко и кричать смысла не было.

— И умеет приспосабливаться, — добавила я. — К любому. Динозавры и мамонты, видимо, не сумели приспособиться к резким переменам. А человек сумел.

— Почему вы с нами об этом сегодня говорите? — спросила Катя и пихнула свою подружку Светку, которая смеялась и перешептывалась с Тоней.

— Потому что удивляюсь, как быстро вы приспособились к электронному журналу, как поняли уязвимость этой системы, как знаете, что не мы на вас давим оценками, а вы нас пугаете теперь своими двойками. Но вы несколько преувеличиваете. Меня просто поругают, если у меня в седьмом классе не будет ни одной пятерки по русскому, скажем, — я увидела Катин встревоженный взгляд, — это гипотеза, допущение. А вот некоторым из вас родители, как я знаю, ставят условия — не купят новый телефон или планшет, куда-то не пошлют отдыхать, если по русскому или математике вас аттестуют на тройку.

«Надо учителей рублем бить за двойки!» — высказался недавно на уроке, нагло улыбаясь, Миша Овечкин. И правда, удивительно — как это наше новое государство бухгалтеров и лавочников не додумалось до такой простой капиталистической истины, поверхностной, но вполне в духе примитивной политэкономии, по которой пытаются выстраивать сейчас все вертикали и горизонтали в «новой России». Бей учителей рублем за оценки учеников, будет лучше успеваемость. По крайней мере для отчетов, для сравнения школ, для ранжирования по показателям и рейтингам а-ля великая Америка, столь популярным сейчас.

Хорошо, что из моего седьмого «А» до циничных крайностей Овечкина еще никто не дорос. Дети слушали, сопели, Будковский что-то напевал, но тоже слушал.

— Мне очень жаль вас и обидно за предмет, что приходится принуждать розгами. Но чаще всего выхода нет.

— Мы будем читать про весну? — спросила Лиза. — Я нашла стихотворение.

— Уважаемые пассажиры! — проорал Будковский. — Уступайте место инвалидам на голову и беременным!

— Ты идиот! — оттолкнула его Лиза.

— Что, ты уже не беременная? — притворно удивился Будковский.

Лиза огляделась. Я поняла, что она не знает, как быть и что сказать.

— Семен, — я подошла к мальчику и положила руку ему на плечо, — успокойся. У нас пока нет в классе беременных. И слава богу.

— Нет, так будут! — проверещал кто-то, мне показалось, Вова Пищалин. Но смелости высунуть голову не хватило. Вот и хорошо.

— Штаны научитесь сначала застегивать, взрослые! — попросила я. — Так, ну давай, Лиза, читай.

Лиза нашла странное стихотворение, из тех, что выкладывают в Сеть самодеятельные поэты. Я знаю, что среди них есть талантливые люди, и издательства сейчас даже ищут таким образом новых авторов. Но это стихотворение было написано от лица самоубийцы, девушки, которая покончила с собой весной и теперь смотрит с небес на своего возлюбленного, гуляющего прекрасным апрельским вечером с другой.

— «Ты не знал, как мне больно, как трепещет моя голова…» — читала Лиза.