Виктор Корнев - Четыре реки жизни

За каналом начинаются грибные и рыбные места, где мы в 60-е годы собирали богатую дань. Уже в июле появлялись сыроежки, первые лисички, а потом, после обильных дождей и серебристых рос с подымающимся с полей на восходе паром, вдруг вылезали белые крепыши и летние опята. А вот август и сентябрь приходилось делить между рыбалкой и грибами. Конечно, рыбалка, как увлечение с детства, более интересное занятие, зато грибы – это запасы на зиму. Хороша водочка под соленые грибочки и картошечку - самая российская еда, да если еще рядом квашенная капустка!

Ниже, где-то у 100-го км, канал пересекает возвышенную гряду и с высокого левого берега открывается красивейший пейзаж на крутую гору правой стороны канала. Особенно впечатляет и чем-то напоминает Южный Урал это место осенью, склон покрытый стройными березами в золотом одеянии, перемежается редкими коричневыми стволами гигантских сосен и красавиц елочек, в зеленых шубках до пят. Причем все это не тесно, не заслоняя друг друга. Все на показ, как на подиуме. Так хотелось побродить там пешком, да увы, не на чем переправиться на другой берег, а от парома далековато.

Еще одно красивейшее место я заприметил в первую же весну, когда ехал в электричке. Солнечный конец апреля, вечереет, но солнце еще ярко освещает проносящиеся за окном вагона, зеленые елки, золотые сосны, темные стволы осин и черемух и лесной снег, уже осевший, потемневший, весь в иголках и веточках.

Только что промелькнул за окном луг с серой пожухлой травой, покрытый клочьями снежной пены и вот снова деревья. Стволы, стволы, стволы…

Вдруг взгляд завораживает непрерывный поток тонких белых березок. Белый снег, яркое солнце и плотный белый непрерывный поток нагих берез, испещренные черными горизонтальными полосками на ослепительно белых стволах. Поезд мчит мимо этой сказочного леса и получается фантастическая белая березовая метель, когда сменяющие друг друга, пятнистые стволы образуют динамичную картину к Свиридовской «Метели», под стук неумолчных колес. Полминуты и опять обыденный лесной пейзаж за окном. Но память уже зафиксировала этот калейдоскоп, эту симфонию черного с белым.

Теперь, когда еду на электричке, ранним утром или вечером, обязательно наслаждаюсь этой красотой прильнув к грязному окну вагона. Опять и опять жду эту краткую встречу с девственной красотой молодых голых березок. Зимой или поздней осенью эта красота видна, но не так впечатляет, как в апреле, когда косые солнечные лучи ярко освещают стволы и снег и создают тот высокий душевный настрой, какой дают картины Левитана и Куинджи. Жаль, что этой красоты другие люди не замечают. Это их не трогает. Жаль, что они так слепы.

***

Глава 2. Река Сестра.

Но вот грохочущая электричка миновала мост через реку Сестру. Как этот пейзаж напоминает мне реку Сал. Такой же мост, такая же ширина реки и невысокие берега. Только здесь вокруг сплошная зелень, а там светлый тростник, только здесь рядом автомагистраль, судоходный канал, огороды, жилье и люди, а там выжженная степь кругом и ни души. Лишь вдалеке темнеет заброшенный хутор, с продавленной крышей и черными глазницами пустых окон. И над всем властвует тишина. А здесь полумертвая река, с грязной водой и плывущей ряской по всей ширине.

Вдалеке промелькнул и скрылся округлый заливчик, с моими родными местами. Казалось недалеко от города, рядом ж/д и слышно, как стучат проходящие по мосту электрички, а в наступившей тишине вдруг прорываются громкие возгласы людей с соседних огородов, но здесь на берегу залива и есть мое заветное место. Этот участок берега редко посещаем людьми, так как находится в лесу, с двух сторон непроходимые по весне болота и лишь еле заметная тропка приводит на заросший берег залива. А на тропку можно попасть, лишь проехав по узкой полосе между колючими заборами двух соседних огородов. Берега этого лесного залива заросли склоненными к воде деревьями и кустами и приходится каждую весну вырезать, заросшие за лето и осень свои удачные места. Сколько за эти годы я оставил на этих корягах, ветках и густой водной траве крючков и поплавков, одному Богу известно. Но у меня до сих пор в глазах оборванная отцовская блесна с пупырышками, зацепленная за торчащее под водой бревно. Произошло это в далеком 60-м году, а вот что и где потерял в прошлом году не помню. Наверное та была последним, из того, что осталось у меня от отца, что на ней был след его рук, а нынешние потери восполнимы. Блесен и крючков у меня столько, что до конца дней хватит. А ту, отцовскую поленился доставать, была осень, ветер и дождь и лезть в глубину, в холодную воду было жутко. Думал, приду завтра, в лучшую погоду и поныряю за блесной, но так, почему-то и не удалось. Вскоре встал лед, а на следующее лето этого бревна на том месте уже не оказалось. Вот и осталась та отцовская блесна в моей памяти на сорок лет.