Выйдя следом за Ахмедом, она сказала:
— Ну что же, пошли.
— Пошли, — откликнулся Ахмед.
Во дворец они даже не заглянули. Празднества в их честь не видели. Руку Караванному Шейху не поцеловали. Сели на коней и ускакали.
Есть на склоне Горы озерцо. Невелико оно, не больше тока молотильного. Цветом голубое-голубое. Каждый год, когда начинается победное шествие весны, здесь в предрассветный час собираются все чобаны. Расстилают свои бурки на обломках багряных скал, на медноцветной земле, садятся на землю древней любви, играют «Гнев Горы». Вечером прилетает белая птица, окунает крыло в озерную синь и скрывается. Затем к озерцу приближается тень огромного коня. И тут же тает. Как только забрезжит день, чобаны прячут кавалы за кушаки и расходятся.
Ахмед и Гюльбахар остановили коней около пещеры над Кюп-гёлем. Вверху и внизу стояло много шатров. Из их дверей струился слабый свет. Воздух был напоен резким дурманящим запахом — запахом осени. Казалось, будто это гниют яблоки. Глухо и невнятно шептались сухие травы и привядшие цветы.
Ахмед и Гюльбахар привязали коней к большому кусту. Ахмед достал кресало и высек огонь. Гюльбахар принесла несколько охапок валежника. Они разожгли костер и сели друг против друга. Ахмед достал из своей торбы хлеб и головку зеленого, приятно пахнущего сыра. Ели они молча, потупив глаза.
Когда костер начинал гаснуть, Гюльбахар приносила еще хворосту. Дым ел им глаза, но они не обращали на это никакого внимания.
Из дальней долины слышался грозный гул. Это было эхо обвалов. В любое время года с Горы срываются снежные или ледяные глыбы, и долины громким эхом откликаются на грохот их падения.
Гюльбахар сидела, уткнув подбородок в колени, испуганная и печальная. Вся подобралась, съежилась. Налетела буря, потянуло ледяным холодом. Затем немного потеплело.
Было уже за полночь, а они все сидели друг против друга, глаза на костер, и ни слова.
Все глубже и глубже пускал гнев корни в сердце Гюльбахар. Наконец не выдержала она, взорвалась:
— Говори же, Ахмед! Какую обиду ты затаил на меня? Говори же!
Ахмед широко открыл глаза от удивления. Он как будто увидел старую знакомую, с которой много лет не встречался, — такое у него было выражение лица.
Что ему ответить — он так и не знал. Но ответить было надо. Каждое слово Гюльбахар обжигало как пламя.
Ахмед устремил пристальный взгляд на ее лицо и заговорил, с трудом подбирая слова, медленно и невнятно, как умирающий:
— Какой ценой ты спасла меня, Гюльбахар? Что потребовал с тебя Мемо? Ведь он же знал — не мог не знать, что мое освобождение будет стоить ему жизни. И все-таки отпустил меня! Почему? Отвечай, Гюльбахар!
— Конечно же, он знал, — помолчав, сказала Гюльбахар. — Нигде в мире не прощают тюремщиков, отпускающих узников на волю. Это преступление карается смертью. И ни один народ не укроет того, кто его совершил. Все это знал Мемо. Вот почему он бился до конца, вот почему бросился в пропасть.
— Ты посулила ему много золота?
— Нет!
— Обещала подарить роскошный дворец?
— Нет!
— Чем же ты подкупила его? Почему он отдал жизнь ради моего спасения?
— Он ничего не требовал от меня. Ничего.
— Освободил меня просто так — за красивые глаза?
— Я предложила ему все, чего он захочет. Он ничего не захотел.
— Ты предложила ему все, чего он захочет?
— Да, но он ничего не захотел.
Воцарилось безмолвие. Огонь медленно гас. Гюльбахар поняла, что все кончено. Ахмед не простит ее. И ничто не сможет рассеять его подозрения.
Ахмед вытащил чепрак из-под седла и постелил посреди пещеры на траву. Бросил под голову охапку пахучего вереска, положил рядом обнаженный меч — при свете костра от него летели алые искры — и лег, укрывшись чепраком.
Гюльбахар принесла еще охапку сушняка. Подбросила в костер. Высоко взметнулось пламя. Снова и снова всматривалась она в лицо Ахмеда — с восхищением, с обожанием, — никак не могла налюбоваться. Все сильнее терзала ее любовь. И все сильнее становилось отчаяние. «Все кончено, все кончено», — мысленно повторяла она. Боль тупым ножом резала ее сердце. И она не знала, что делать, куда пойти, у кого попросить приюта. И все сильнее терзала ее любовь. Это ли не настоящая любовь?! Неужто было бы лучше, если б он умер на плахе… А Мемо?..
Гюльбахар, спотыкаясь, вышла из пещеры. Звезды, кружась, падали на склоны Горы и тотчас же взмывали. Гора то поднималась, то опускалась, а то начинала кружиться вместе со звездами в одном хороводе. И вдруг она с ужасающим шумом опрокинулась.
Читать дальше