Лариса Райт - Жила-была одна семья

Надеюсь, ты тоже хорошо встретишь Новый год. Самое главное — ты будешь в окружении любимых людей, а значит, ты просто обязана быть счастливой.

Будь счастлива, дочка, в Новом году.

Целую, папа.

— Ты что, Ириш? — Саша изумленно смотрела на бегущие по Ириным щекам дорожки слез. — Это я должна сейчас рыдать, а не ты. Ты ведь привыкла к таким посланиям. Ну что ты ревешь?

«Обязанная быть счастливой, я понятия не имею, как это сделать».

— Все-все, уже успокоилась. Ты ведь знаешь, я ужасно сентиментальна. Это ты — кремень, а я рыдаю из-за любого пустяка.

— Давай-ка успокаивайся быстренько. А то как я тебя оставлю в таком состоянии, а у меня еще дел уйма, да и тебе я все планы, наверное, сломала.

— Какие у меня планы? Дома сижу.

— А дома как раз и дел-то больше всего, будто я тебя не знаю. Сейчас Маруська придет, потом Миша. Их кормить, поить, развлекать надо. Так что я пойду, наверное, чтобы не мешаться.

— Саш, когда ты нам мешала?!

— У меня действительно еще дела есть, не обижайся, ладно?

— Ладно. Только знаешь что?

— Что?

— Оставь мне ненадолго диск, хорошо? Я послушать хочу.

— Конечно, только коробку отдай.

— Коробку? Бери.

Коробка для Саши сейчас гораздо важнее диска. Там — адрес, без которого все ее дела станут неосуществимыми. Ну а если уж они осуществятся, то у нее будет еще много дисков с Вовкиными песнями. Она просто поедет по этому адресу и зайдет в кабинет, и скажет… Хотя это будет потом. Сейчас она еще у Иры, только застегивает сапоги и надевает шубу:

— Кстати, а как ты собираешься встречать Новый год?

— Как обычно, дома. Хотя Маруська, наверное, уйдет после двенадцати. Большая уже, ей бы обязанность выполнить: чокнуться с родителями. И свинтить побыстрее в компанию таких же молодых и бестолковых.

— О… Старая мамашка оседлала своего любимого конька по перемалыванию косточек любимым деткам. Все, я побежала. Не хочу принимать в этом участие.

— Куда ты? А Соник? — выбежал в коридор обиженный Петя.

— Ну я же сказала: потом, временны€е рамки мы не устанавливали, значит «потом» просто еще не наступило.

— Обманщица!

— Я не обманщица, Петь, я — придумщица. Я вместо Соника лучше что-нибудь поинтереснее придумаю для тебя, ладно? Хочешь, на каникулах на елку сходим или в музей?

— Не-а. Хочу супернабор «Лего» и на аттракционы.

— Договорились, — хохочет Саша.

— Спекулянт! — сердится Ира, а спекулянт тут же ретируется в комнату, пока, не дай бог, отчего-то очень веселая и необычайно довольная тетка не передумала.

— Ладно, мегера, иди, пили сыночка, я пошла. — Саша чмокает сестру в щеку.

— Погоди. А ты-то придешь?

— К вам на Новый год? Нет.

— А где ты будешь?

Саша хитро прищуривается, наклоняется к самому уху Иры и тихонько признается:

— Я тоже верю, что в Рождество происходят чудеса. Это ведь добрый семейный праздник.

Саша уходит. Ира закрывает дверь. Обе сестры улыбаются, им совершенно не хочется плакать.

Он получался правильным. Именно таким, каким и должен был быть. Смесь образованного интеллигента с человеком, воспитанным в культуре кантри, личностью, с одинаковым пиететом относящейся к Элвису, Элле Фицджеральд и Леди Гаге. И не важно, что это не могли передать ни пластиковые пуговки глаз, ни тряпичные руки и ноги, ни сшитая по размеру куклы одежда. Таким он был в Сашином представлении, и таким она его видела, таким, каким хотела видеть: простым, искренним, добрым. Да, обязательно добрым, и еще щедрым, и обязательно умным, и любящим, и ласковым. Он должен был быть таким, потому что обязан был походить на своего отца.

— Пора ехать, а то самолет улетит без тебя, — произнес Сергей, заглядывая в мастерскую.

— Уже иду, только волосы приклею, — Саша старательно скручивала черные нитки в крупные, но не длинные завитки.

— У тебя приклеенные волосы?! Обманщица! — наигранно-испуганный взгляд.

— А ты не заметил? — кокетливое движение рукой по собственной прическе.

— Клей быстро, но качественно, чтобы не отвалились.

— Будет сделано.

Его голова исчезла из дверного проема, и Саша снова переключила свое внимание на другую голову. Она осторожно, завиток за завитком прикрепила «кудри», расправила немного скрючившиеся у модели руки и ноги, отряхнула ей миниатюрную рубашку и джинсы и сказала:

— Здравствуй… — Нет, Саша не произнесла «куколка», она назвала имя.

Саша ехала по заснеженной, пустынной трассе. В это время большинство канадцев уже чинно сидели за накрытыми столами и наслаждались рождественской индейкой или гусем, а особо нетерпеливые, возможно, успели добраться уже и до тыквенного пирога со сливовым пудингом. Так что редкая встречная машина могла бы помешать Саше снова окунуться в дикие половецкие пляски вековых сосен. Но пейзажи, красивые и завораживающие, сейчас оставляли ее равнодушной. Она не могла любоваться настоящим и не хотела вспоминать прошлое, она уже всеми своими мыслями улетела в будущее, в котором после слез и объятий, после беспорядочных вопросов, оправданий, громкого, счастливого, кажущегося нелепым смеха она вдруг вспомнит и скажет: