Лариса Райт - Жила-была одна семья

— Первая-то жена твоя, сынок, была русская, вот и не сложилось, а ты на татарке женись.

Раньше он спорил:

— Да какая разница: русская, еврейская, монгольская, татарская — все одно…

Но теперь не мог утверждать, что одинаковый менталитет, приверженность одним и тем же традициям, воспитание и уровень культуры не являются тем обязательным условием, соблюдение которого необходимо для счастья в браке. Молоденькая девушка, с которой он познакомился однажды летом в деревне, когда гостил у родителей, так никогда и не узнала, была ли эта встреча случайной или спланированной заранее. Диля была красива, достаточно образованна, так как училась в Казанском университете, но при этом с величайшим уважением относилась к тем непреложным истинам, что внушили ей родители. Их воля была ее волей, их слово стало ее словом. Они дали согласие на брак, и Диля вышла замуж за сорокалетнего мужчину, казавшегося ей, двадцатилетней девчонке, глубоким стариком. Однако спустя недолгое время она поняла, что вытащила лотерейный билет. И дело было не в том, что она, мечтавшая лишь о том, чтобы получить диплом и вернуться работать в свое село, оказалась в Москве. И не в том, что в Москве ее ждала трехкомнатная квартира и модная одежда. А лишь в одном: ее муж оказался интереснейшим, глубоким человеком, без которого спустя несколько месяцев после свадьбы она не могла и представить своего существования. Их союз, изначально построенный на логике, здравом смысле и взаимной выгоде, неожиданно оказался нерушимой крепостью, в которой каждый кирпичик одной стороны плотно вошел в кирпичик другой. Ему нравилось учить — ей учиться. Он любил говорить, она — слушать. Он мог удивлять, она — удивляться. Она с восхищением и почтением относилась к его суждениям, его слова были для нее непререкаемым авторитетом, его решения не осуждались и не обсуждались. Он ценил ее преданность, заботу и готовность помочь, не перетягивая одеяло на себя и никогда не напоминая о том, что что-то было сделано по ее подсказке. Кроме легкого, покладистого характера, Диля обладала привлекательной внешностью и отменным вкусом, который позволил ей за считаные недели превратить берлогу холостяка в уютный семейный дом. А он старался делать все возможное, чтобы ей в этом доме было хорошо. Они очень быстро поняли, что боятся потерять друг друга, а потому прилагали максимум усилий, чтобы этого никогда не произошло: не обижали друг друга, не ссорились по пустякам и делали все, чтобы в доме всегда царило спокойствие и взаимопонимание. Наверное, больше, как женщина, старалась Диля. Понятие об уважении к мужу она впитала с молоком матери и не испытывала ни малейших неудобств из-за того, что должна была демонстрировать бесконечное преклонение перед человеком, которого действительно было за что уважать.

Их дети, выросшие в атмосфере тепла, покоя и своеобразного культа отца, никогда не слышали не то что ругани или выяснения отношений, но даже обычного спора или несогласия между родителями. Что бы ни случилось, взрослые разговаривали друг с другом тихо, без повышенных тонов. Если Диле ее мнение казалось правильным, но уговорить мужа не получалось и она чувствовала, что его терпение на исходе, она уступала и соглашалась. Даже противостояние с дочерью происходило в их доме без обычного накала страстей и громогласных воплей и битья посуды.

Так было всегда. Пока не наступил тот памятный вечер, который Самат так хорошо запомнил. Сестра тогда выслушала очередные наставления матери, сказанные, конечно, вкрадчиво, но непреклонно. Смысл речей сводился к тому, что если «ее любимая и дорогая дочь посмеет ослушаться и все же свяжет свою судьбу с этим… она может не рассчитывать на поддержку родителей и их существование». Самат со страхом ждал ответа сестры. Что она сделает? Что скажет? Останется и будет несчастной? Или уйдет и будет несчастной? Ведь нельзя же испытывать полное счастье, нарушив волю родителей и потеряв их? А если она решит уйти, что делать ему? Будут ли они видеться, или мама собирается вычеркнуть ее не только из своей жизни, но и из жизни всех членов семьи? Он не мог отвести взгляда от лица сестры. На нем за считаные секунды промелькнуло все: боль, отчаяние, сомнение, ужас. И вдруг вся эта буря чувств исчезла. Теперь он видел только одно: ледяное спокойствие и решимость. «Уйдет», — понял Самат.

— Мама, — холодно начала девушка, но прежде, чем она успела продолжить, дверь в кабинет отца распахнулась и он появился на пороге.