Валерий Пудов - Приключения Трупа

Однако в печати помещал разоблачения.

Писал с осуждением, что партнеры — клоака и воры.

Публиковал без изъятий акты итогов и факты подлогов.

И направлял свои статьи не анонимно, как внучатый племяш — чужой и безучастной мамке, а за интимной подписью, как «ваш дорогой покойный» и — в черной рамке.

Враги поступали взаимно, хотя и с оторопью вначале.

Тишь нагих крыш оглашали крики:

— Урод! Задрал, как овечек шакал. На пики!

И тот, и эти не шутя изображали зуд и призывали суд, как сквалыжники, а сподвижники предлагали калечить и собирали, как дети, булыжники.

Но в суде дрожь признали за ложь и отвечали, что нигде не пройдет номер: одним замечали, что ответчик — мертвец, а другим — что истец помер.

И тогда сказали обиженные, как в беде униженные:

— Милый, мы — круты, а ты — не хилый?

Уняли печать, без суда замяли шумы и дали команду искать правду и побеждать — силой.

От слежки Труп не уходил.

В спешке решили: глуп или дебил.

Проследили: урод нередко совершал сделки в конторе, как белки мастерили приплод в клетке.

Заключили: шакал устал на просторе.

И без разведки, нахрапом, приступили к плану захвата.

Сначала предупредили о силе запиской:

«За охрану пути к карману плати от капитала по ставке низкой. Для справки: без риска».

Но нахал отказал. Отвечал письмом: за бузу угрожал огнем, а внизу приписал нагло: «Вы без головы. Лягвы!»

Получив ответ, рассудили, что дядя — глумлив и строг, пригласили его на обед и — захватили с автомобилем в засаде у стыка дорог.

Наподдали ему прилежно промеж ног и пытали на сеновале — дико. А сбили кутерьму — запросили выкуп.

Но опоздали — на малость. Хитрец приберег подвох: считали, что — жилец, а оказалось — сдох.

Позже разузнали: этот — не тот, а тот, похоже, еще живет, и капитал на счет идет.

Тогда прошептали, что метод избрали не гибко, что от усилий — ошибка, и погнали банду в атаку. Окружили его команду и без труда прошили забияку очередями.

Но пострадали от того — сами.

При перестрелке покойный дебил служил броневой стенкой, потом ползком, на веревке, ловко отвлекал нападавших и остужал разбойный запал, а прибежал по крику постовой, неживой изображал собой улику — по пуле в ране стрелявших отыскали в соседнем ресторане и вздули осязательно и красиво, как в спортзале — на переднем плане в показательном финале.

От такого разбора группа недобитых зарычала ретиво, как свора у корыта, и последнее слово сказала в удалых позах: от взрыва контора Трупа взлетела на воздух.

Но снова — неудача: тЕла не нашли ни под обломками, ни вдали.

— Не иначе, — изрекли с громкими охами, — на крупицы разнесли. Плохо ли? Крохами!

И опять одного не учли убийцы: охранники заранее, без паники, перевезли своего любимца, и вскоре израненный герой обозначил стать в другой конторе и, как волчица стрелкам и собаке, сам начал — с лихвой, по-собачьи — мстить: горе за горе, факел за факел, прыть за прыть!

Сначала одичалый Труп поджег свою новую контору.

Дал намек прокурору на готовую скамью для приговоров: зажал под зуб письмецо — подлецов указал в лицо.

Рядом собрал арсенал гадов: от зарядов до снарядов.

И не бежал вприпрыжку, а намотал вещдоков — на вышку!

Потом мертвецом, с ножом под мышкой, одиноко проникал в логово к неприятелям, а из кармана убогого нахала торчала драная бумажка с угрозой — карательной:

«Стервоза и дрянь! Отстань! Встань в свою позу: на краю какашки. Букашки! Прибью без наркоза и промашки!»

Торчала из нахала и другая — смешная:

«Пригожий рыцарь, и с тобой

Случится то же, что со мной!»

Затем его ребята без ухвата цепляли кого попало и пытали чем могли: утюгом без одеяла, клочком земли в рот, концом стали в живот. Поступали и строже: сдирали кожу с мяса и обливали дрожащих и безгласных горящим маслом.

На пытках Труп доказал, что суров для прытких: восседал молча, в черных очках, и оскал сохранял волчий, а в руках, наперевес, под пуп, держал обрез — оберегал проворных повес. Пугал на зависть спецназу: так, что зуб на зуб у вояк не попадал. Признавались, что боялись: вот-вот оживет. Доигрались!

И — не ошибались!

То там, то тут назначал дельцам суд, учинял разборки негодным — что корки бросал голодным.

Согревал врагов огоньком, как заливал кипятком таз.

Воевал без дураков, напоказ, и показал — класс.

Задирал — петух, брал — силой, распылял — в дым: дух щемило!

Но и им было не обидно — слух про богатыря не зря возник: видный генерал! фронтовик!