Валерий Пудов - Приключения Трупа

Подставной оснащал стержень удальца изнутри и звал:

— Смотри! Эксперимент — неистовый!

Девицы работали на теле мертвеца, как на посевной: за двоих, до пота и плача. Но добиться своих целей лихачки не умели, и герой скачки набирал балл и выполнял задачу.

Побеждал — с обманом, но и генерал — с изъяном!

Клубных клиентов услаждали и без трудных экспериментов.

Выдавали покойника и кралям, утехам которых не слишком мешали морали, и смущенным неумехам, шепотом позорников просившим для опыта за шторой манекен без рефлекса, и искушенным в деталях шалунишкам — поборникам группового секса.

Выставляли героя и у стен — для стриптиза.

Отпускали и для кое-какого другого каприза.

Например, нахал-муж убегал к подруге, а в кровать к супруге клал замену. Если опомнится гиена или — бессонница, кавалер — на месте: и дюж (размер не мал), и попугать — удал. Не поймет красавица, что к чему, зато заснет спокойно. А смекнет, что не тот, останется довольна: кутерьма никому не нужна — сама не одна!

Замечен был Труп и в лихих налетах.

Из-за них, за пыл, изувечен был, как зуб кашалота.

Но кому не считать убыль, тому и в разбойники поступать — благодать и удаль охоты!

Если бы покойники переживали за то, в чем участвуют поневоле, то испытали на месте и восторги власти, и страсти оргий, и счастье, и печали, и сто истом, и двести меланхолий. Но чувство — всегда помеха для замаха, когда искусство успеха — не детская потеха, не загадка в школе, а молодецкая схватка без страха боли.

Отчего бездыханное тело не ранимо?

Оттого и незаменимо для коварного дела!

Вот лежит поперек дороги кое-что: не то кулек, не то сибарит, не то идиот.

Машина задрожит, но бугор не пройдет.

Шофер выходит размять ноги: в чем, мать, причина?

Глядь: вроде мертвечина!

Пока поворчит о том, о сем, поскребет спину, подручные мертвяка тишком и кучно — в кабину.

Шофер назад — бегом, а мотор вперед — колесом, и у ребят за рулем фора, а в чем у острот умора, обормот не скоро поймет. Проползет марафон и — в куст: фургон найдет, а он — пуст. И без чувств — на капот.

А снова, на совет, к мертвяку — такого и нет: ку-ку!

Другой маршрут — другой поворот, но опять — крут.

Глядь: лежит! И на вид — не живой. Тот!

Водитель сойдет, дверь запрет и — быстрей освобождать проход — теперь не ротозей, а носитель: берет кулек и несет вбок.

Но тут — другие: живые!

Суют кулак:

— Трус! Кровопийца!

Бьют наотмашь:

— Отдашь груз, и дохляк — наш. Брось в кусты! А не отдашь, убийца — ты! Свидетели — заметили. Стой столбом — постовой, небось, за углом.

Несчастный у двери — на колени:

— Не поверят, что непричастный. Обвинят в измене.

Ответят — завяжут в сети:

— Вариант — возможный. Но — ничего, не сложный. Его возьмешь за нашего, с наганом в руке. Поклажу — в кусты, а ты — налегке, но с хулиганом на страже. Не кража, а грабеж: за пострадавшего сойдешь.

И водитель уступал, грабитель побеждал, а криминал на магистрали объясняли так:

— Ложь в работе — не нож, а пустяк против драк.

— Наш мертвяк — не шваль: жаль. Но не отдашь — не возьмешь, а не возьмешь — не проживешь!

Труп вершил дела с размахом. Продавал — ощерясь, а покупал — прелесть. Бил — в зуб, а выбивал — челюсть. Раздевал — догола и отпускал — с крахом. Выдавал пыл — из-за угла и наживал капитал — страхом.

Оттого и наплодил в тени экспериментов хищников, завистников и конкурентов.

Стриг барыг кнутом, за баловство свалил в овин, на клевере, а они из-под вил гуртом заблеяли!

Один ныл, что получил с него меньше, чем оплатил.

Другой — что неживой псих отбил у них гарем ценнейших женщин.

Третий заметил, что проглотил мертвую наживку и за чистую монету раздобыл второсортную фальшивку.

Четвертый подхватил тернистую эстафету и заявил, что останки человека — плут, для того и нужен, а в банке по его чекам не выдают и на ужин.

Пятый заключил, что проклятый не спятил, а — хуже.

А вместе — взывали к морали и чести, причитали о судьбе, поливали мертвеца грязью, рвали на себе за прядью прядь, собирали оравы, кричали, что пора молодца унять, и отвечали «ура» и «браво».

И стали лукаво тренировать рать для расправы.

А Труп стоял на своем, как дуб на мосту: не твердо, но гордо. Корешки не распускал, но и вершки не опускал. Проем занимал, но суету презирал, рывки отметал, а на клевету отпускал плевки, как со скал выделял в водоем кал.