Флора Шрайбер - Сивилла

Вики, которая играла роль наблюдателя, не раскрывавшего своих убеждений (ведь она была всего лишь гостем в церкви Дорсеттов), беспокоилась за Марсию и Ванессу.

— В том, что они сделали до сих пор, нет ничего плохого, — сказала Вики доктору Уилбур, — но они выставляют свою новую свободу напоказ. Отстраняясь от остальных, они осложнят впоследствии интеграцию.

— Вы правы, Вики, — согласилась доктор Уилбур. — Но возможно, интеграция будет включать в себя принятие остальными позиции Марсии и Ванессы.

Вики пожала плечами. Потом она пристально посмотрела на доктора и выразила беспокойство по поводу перемен в самой Сивилле.

— Сивилла, — сообщила Вики, — не осознавала своих взаимоотношений с Богом до тех пор, пока не узнала обо всех нас. Видите ли, доктор Уилбур, она всегда полагала, что ее особое состояние является чем-то дурным. Маленькой девочкой она считала, что это какая-то форма наказания, проделки Сатаны. Когда вы рассказали ей про нас, старое ощущение греховности вернулось, хотя теперь она не так уверена насчет Сатаны. Сивилла часто задумывается, — продолжала Вики, — не прогневила ли она чем-нибудь Бога. Кроме того, она не уверена, всегда ли праведны мотивы ее поступков. Она беспокоится, что слова — все эти разговоры, которые здесь ведутся, — поначалу принесут облегчение, но потом заставят взглянуть правде в глаза. — Вики задумчиво оперлась подбородком на руку. — Сивилла боится, что если она начнет выздоравливать, то случится что-то ужасное. Как будто змий собирается вновь добраться до нее, хотя змий этот потерял свое имя.

К Рождеству Сивилла стала ощущать беспокойство по поводу курса зоологии и эволюции, который слушала в Колумбийском университете. Вместе с доктором Уилбур она перечитывала отрывки из «Происхождения видов» и «Происхождения человека» Дарвина. Сивилле было трудно примириться с тем, что телесная структура человека носит следы происхождения от низших животных форм.

— Мы — дети Божии, — настаивала Сивилла. — В конце концов, эволюция — всего лишь гипотеза.

Вопрос об эволюции заставил Майка сказать: «Вот видите, дедушка был не прав», а Мэри заметить: «Не важно, каким было наше происхождение, важно то, как мы строим свою жизнь». Пегги Лу фыркнула: «Животные имеют такую свободу, какой мы в нашей церкви никогда не имели», а вооружившаяся с недавних пор скептицизмом Ванесса съязвила: «Какое облегчение не быть творением Божьим в обязательном порядке».

Анализ перешел от религии в Уиллоу-Корнерсе к религии в Омахе, где змий из детства стал менее грозным. В Омахе прихожане были лучше образованными, менее косными, более гуманистично настроенными, чем в Уиллоу-Корнерсе. Пастор Уэбер, священник и проповедник, признавал в Сивилле художника и понимал, какое подавляющее воздействие оказывает на нее — изолированного, единственного ребенка в семье, не чувствующего смягчающего влияния других молодых людей, — слишком буквальная интерпретация их веры. Пастор Уэбер выводил Сивиллу из изоляции в центр внимания.

«…И посреди престола и вокруг престола четыре животных, исполненных очей спереди и сзади».

Голос пастора Уэбера, звучный, вибрирующий, гремел в церкви в Омахе во время воскресной всенощной.

«И первое животное было подобно льву… и… имело по шести крыл вокруг…»

Аудитория из пятисот человек переводила взгляды с проповедника на помост, стоявший тремя метрами выше его, на мольберт с плотной бумагой для рисования, простиравшийся во всю ширину церкви. Следуя за лучами ярких ламп, освещавших помост, прихожане сосредоточивали внимание на хрупкой женской фигурке в голубом шифоновом платье с маленьким белым передником — на Сивилле.

Сивилла, легкая, воздушная в этих потоках света — «ангельская», как описал ее один из наблюдателей, — быстрыми штрихами оживляла на бумаге этого льва с орлиными крыльями. Аудитория, затаив дыхание, наблюдала за ней.

По мере того как проповедник рассказывал о втором звере, похожем на медведя, с тремя клыками во рту, а потом о третьем звере, подобном барсу, но о четырех головах, на спине у которого четыре птичьих крыла, — звери эти, один за другим, появлялись на бумаге.

Продолжая иллюстрировать Писание, переводя слова проповедника в картины, Сивилла рисовала четвертого зверя, страшного и ужасного, весьма сильного, с железными зубами и десятью рогами.

«Я смотрел на эти рога, и вот, вышел между ними еще небольшой рог…»

«Даниил считает, — объяснял проповедник аудитории, — что начали мы хорошо, что человек был сотворен совершенным, а потом произошла дегенерация. Мы не происходим от животных — мы опускаемся к животным, становимся подобными им».