Артур Голден - Мемуары гейши

Однажды, в возрасте шести лет или около того, я увидела, как в углу нашего дома паук плетет паутину. Он еще не окончил свою работу, когда комар упал прямо в сеть и застрял в ней. Сначала паук не обращал внимания на комара, но едва окончив свою работу, набросился на него и задушил. Сейчас, сидя на деревянном полу в окейе, я ощущала себя в паутине, сплетенной для меня Хацумомо. Я не могла объяснить происхождение наличных денег, оказавшихся у меня за поясом. Когда Хацумомо вынула деньги, Мама взяла их у нее из рук и пересчитала.

— Ты продешевила, изумрудная брошь стоит гораздо больше, — сказала она мне. — Но еще больше тебе придется заплатить, рассчитываясь за нее.

Она убрала деньги в карман своей ночной рубашки и сказала Хацумомо:

— У тебя сегодня был любовник.

Хацумомо слегка опешила от этих слов, но без заминки ответила:

— Откуда вы это взяли?

Последовала длинная пауза, и Мама обратилась к Анти:

— Подержи ее за руки.

Анти взяла Хацумомо за руки и завела их за спиной. Мама приподняла кимоно и запустила руку между ног Хацумомо. Когда она достала руку, пальцы были влажными. Она понюхала их и ударила Хацумомо по лицу, оставив влажный след.

Наказанию подверглась не только Хацумомо. По приказу Мамы, всю прислугу лишили сушеной рыбы за сокрытие визитов любовника Хацумомо в окейю. Тыква, например, принялась рыдать, узнав о приказе Мамы. Честно говоря, я чувствовала себя ужасно, постоянно ловя на себе сердитые взгляды и осознавая, что мне придется расплачиваться за брошь, которую я никогда не видела. Это делало мою жизнь все более невыносимой и только укрепляло меня в намерении бежать.

Мама, скорее всего, не поверила в историю с брошью, но она не сомневалась, что я покидала окейю той ночью, хотя и не должна была этого делать. Мой выход из окейи подтвердила Маме и Йоко. Узнав о распоряжении Мамы держать закрытой входную дверь, чтобы я больше не смогла выйти, я почувствовала, как моя жизнь ускользает от меня. Теперь я никак не могла сбежать. Ключ хранился только у Анти, и она носила его на веревке на шее, не расставаясь с ним даже во время сна. Были предприняты особые меры и в отношении меня: теперь не я, а Тыква ждала по ночам Хацумомо и будила Анти, чтобы та открыла ей дверь.

Каждую ночь, лежа в кровати, я обдумывала свой побег. Но в понедельник, накануне дня, на который мы с Сацу все запланировали, я еще ясно не представляла, как мне удастся осуществить задуманное. От отчаяния у меня даже не хватало сил на выполнение сыпавшихся на меня поручений. Одна из служанок велела мне вымыть деревянный пол в комнате прислуги, где Йоко сидела у телефона. И вдруг произошло чудо. Я отжала мокрую тряпку на пол, и вода, вместо того чтобы потечь к двери, потекла в противоположном направлении.

— Йоко, смотри, — сказала я. — Вода течет вверх.

Конечно, на самом деле она текла вовсе не вверх. Просто мне так показалось. Потрясенная, я еще раз отжала тряпку и наблюдала, как вода опять потекла в угол. А потом... Я не могу сказать точно, как это произошло, я вообразила себя взлетающей по ступеням на лестничную клетку второго этажа, затем по лестнице до люка и через люк на крышу.

Крыша! Как я не додумалась об этом раньше. Отчетливого представления о том, что я буду делать, добравшись до крыши, у меня не было, но если мне удастся оттуда спуститься, я обязательно встречусь с Сацу.

Следующим вечером я беспрестанно зевала, перед тем как пойти спать, и плюхнулась на постель как мешок с рисом. Каждый, кто видел меня тогда, сказал бы, что я должна уснуть мгновенно. Но я не спала, а долго лежала, думая о своем доме и о том, какое выражение лица будет у отца, когда он увидит меня в дверном проеме. Может быть, он начнет плакать или улыбнется. Встречу с мамой я боялась рисовать себе даже в воображении, от одной мысли, что я опять ее увижу, слезы наворачивались на глаза.

Наконец, служанки улеглись, а Тыква уселась в ожидании Хацумомо. Я слышала, как Грэнни затянула ежевечерние сутры. Затем через открытую дверь было видно, как она переодевается в свою ночную рубашку. Она сняла платье, и представшее моим глазам зрелище меня ужаснуло. Раньше я никогда не видела ее голой, а выглядела она на удивление несчастной, пытаясь натянуть на себя ночную рубашку. Чем больше я смотрела на Грэнни, тем больше мне казалось, что она тоже думает о своих родителях, продавших ее когда-то маленькой девочкой в рабство. Возможно, она тоже осталась без сестры. Странно, но я раньше никогда не думала так о Грэнни. Интересно, как прошло ее детство, походило оно на мое или нет. Не важно, что она была старой недоброй женщиной, а я лишь пытающейся бороться девчонкой. Может, именно неверно выбранная жизненная дорога делает человека злым? Я помню, как однажды в Йоридо один мальчишка толкнул меня в колючие кусты около пруда. Выбираясь из них, я была вне себя. Если несколько минут страданий породили во мне такую злобу, то что могут сделать годы? Даже камень могут уничтожить капли бесконечного дождя.