Елена Костюкович - Цвингер

Виктор добросовестно развернул общую тетрадь, дал ей ручку, задиктовал вероятные вопросы итальянских туристов вместе с переводом их на русский и даже с гипотетическими ответами советской стороны: «Какое время показал (показала)…? Какая высота телебашни? Соревнования будут передаваться в прямой трансляции? Сколько зарабатывает в месяц рабочий? Начальник цеха? Дайте ему, пожалуйста, что-нибудь от головной боли, от бессонницы, от простуды. Он хотел бы запломбировать зуб. Как очищают город от снега? Какой удой от одной коровы?»

Лоб Антонии морщился. Как выяснилось, Тоша не над сложными выражениями русскими так корпела, а напруживала мускулы ума, чтобы угадать, может ли этот тип оказаться хотя и симпатягой, но все-таки доносчиком или провокатором… «А он однажды продал всех подряд»? Нет, ну не должен был Виктор оказаться сексотом! Ведь она же сама его в толпе нашла!

В конце занятия она стянула свитер, выпрямилась, и не успел Виктор ахнуть, как через голову вслед за свитером слетела серая роллингстоуновская майка. Все как обещано… Грудь у нее была такая молодая, что стояла конусом. Майка была не «Роллинг Стоунз» — группы, а «Роллинг Стоун» — журнала. Это подумалось Виктору параллельно с основной мыслью. Даже не мыслью, а обмиранием.

«Ну и педант же я, — выругал он себя. — В такой момент…»

А потом, конечно, перестал рефлексировать.

Счастье началось, продолжалось и не портилось. Все время было — их собственное. В первый месяц, в ожидании Олимпиады. Следующий месяц оказался, как и ждалось, колготливым и подневольным. А июнь тек без внешнего надзора. На угловые провода они плевали. Нет, просто о них не думали. Напрасно, как показала жизнь. Что до родителей — Антония никогда не отчитывалась перед семейством. Все выверты итальянских семидесятых: и звонкий феминизм, и «открытые союзы», и равенство полов, и «Государство и анархия», и «О насилии» Ханны Арендт вперемешку с «Кросби, Стил, Нэш энд Янг», Леонардом Коэном, Джейн Фондой, Анджелой Дэвис и Руди Дучке — все это клокотало в ее юной голове вперемешку с острейшим, неподдельным счастьем начала взрослой жизни и полнейшего совпадения потенциалов, предпочтений, привычек, принципов, придурей и причуд.

— Это как мы с тобой понялись сразу, хотя ты притворился комсомольцем. Природу не обманешь.

— Да будь я и комсомольцем самым идейным, все равно попытался бы тебя обдурить. Или сам тебе сдаться. И попасть в твою сладкую темницу. Темница — Цвингер по-немецки. В твой бастион, в циммер, в цимес. Ты моя сахарная девочка.

— Ох, не надо про сахар. Я ведь внучка сахарозаводчика. Пожалуйста, не говори про сахар. Орудие оглупления масс, подчинения и властвования. Оружие правящих классов. Создание зависимости у плебса.

— Прямо как ты! Ты тоже орудие оглупления, подавления и властвования. И создания зависимости. Если я от тебя не буду откусывать по кусочку, погибну. Ну погоди, ну немножко, ну хоть лизнуть.

У Антонии семья связана с СССР с шестидесятых. И не просто с СССР, а даже с Киевом. Подумать, дедушка Антонии, приехав из Италии, по хрущевскому подряду переоборудовал именно ту самую кондитерскую фабрику, бывшую Карла Маркса, на Демеевке, где Лиора в тридцать пятом проходила преддипломную практику перед защитой.

— Тебе, бабуля, везло — с утра до вечера шоколад?

— Как вспомню, кошмар… Представь, я чуть было не убежала оттуда. На третий день велели сдать бактериологические анализы. Пришлось везти через полгорода на трамвае спичечный коробок с этим самым… Мне казалось, что на соседних скамейках принюхиваются и косятся на меня. Не знала, как доехать. Предпочла бы провалиться. Ну, в общем, меня приняли в конце концов пищевым инженером, невзирая на то что, как выяснилось, я являлась пассивным носителем палочек брюшного тифа. Возвратного, кстати. Такая была цена всей их гигиене и проверкам. Ну, ходила я на это шоколадное производство. Орехи еще казались привлекательными туда-сюда. Орехи входят в рецептуру многих видов шоколада. Но только не масло какао. Мы себе соленое завертывали из дому, носили на работу селедку.

Антония с хохотом подскочила:

— Да, точно, на сахарных заводах жирнющий запах патоки. Мой дед всегда-всегда брал на работу на обед бутерброды с анчоусами!

Тут от смеха им стало просто дурно, и они расковыряли банку шпрот. Но для Антонии «тухлые сардины» оказались совершенно, как выразился бы суровый российский классик, невподым. Даром что она обучалась на русистике. Съесть такое все-таки… И, чтоб девушку не вырвало, Вика поспешно заглотал остальные шпроты. После чего, прежде чем целоваться, ему было велено продезинфицировать рот.