Юстейн Гордер - Апельсиновая девушка

Я писал, что самое заразительное на свете — это смех. Но горе тоже может быть заразительным. Другое дело, страх. Им не так легко заразиться, как смехом или горем, и это хорошо. Со страхом человек почти всегда встречается один на один.

Мне страшно, Георг. Страшно быть исторгнутым из этого мира. Я боюсь таких вечеров, как этот, когда знаю, что мне уже не жить.

Но однажды ночью проснулся ты, и мне хочется рассказать тебе об этой ночи. Я сидел в нашем зимнем саду и вдруг услышал, как ты шлепаешь из своей комнаты в гостиную. Ты протер глаза и увидел меня. Обычно, проснувшись ночью, ты поднимался на второй этаж в нашу спальню, но тут ты остановился, может быть, потому, что увидел свет. Я вышел из зимнего сада и взял тебя на руки. Ты сказал, что не можешь заснуть. Наверное, ты слышал, как мы с мамой несколько раз говорили о том, что я не могу заснуть.

Должен признаться, я ужасно обрадовался тому, что ты проснулся и пришел ко мне в такую минуту, когда был мне особенно нужен. Поэтому я не стал снова укладывать тебя в постель.

Мне хотелось поговорить с тобой обо всем, но я понимал, что это невозможно, что ты еще слишком мал. И тем не менее ты был достаточно большой, чтобы утешить меня. В ту ночь я мог бы просидеть с тобой несколько часов. Ведь именно в такие ночи я обычно будил Верунику. Теперь она могла спать спокойно.

Небо было удивительно ясное, я видел это в окно зимнего сада. Стояла вторая половина августа, и ты, наверное, никогда раньше не видел такого звездного неба, во всяком случае, в летнее полугодие, в прошлое лето ты был еще слишком мал. Я надел на тебя теплый свитер и вязаные рейтузы, сам надел куртку, и мы устроились с тобой на террасе, только ты и я. Свет в доме я погасил и наружные фонари тоже.

Сначала я показал тебе на тонюсенький серп месяца. Он висел низко на востоке. Он был повернут направо, то есть был на ущербе. Я объяснил тебе это.

Ты сидел у меня на коленях и впитывал в себя окружавший тебя покой. А я впитывал покой, который исходил от тебя. Потом я стал показывать тебе звезды и планеты, стоящие высоко на небесном своде. Мне так хотелось обо всем рассказать тебе, рассказать о великой сказке, частицей которой мы являемся, о той колоссальной мозаике, в которой мы с тобой лишь крохотные камешки. У этой сказки тоже были свои законы и правила, которых мы не могли понять, но которым должны были подчиняться, независимо от того, нравятся они нам или нет.

Я знал, что скоро покину тебя, но не мог об этом говорить. Знал, что уже нахожусь на пути из этой великой сказки, которая сейчас открылась нашим глазам, но ничего не мог тебе объяснить. Вместо этого я начал рассказывать тебе о звездах, сперва упрощенно, чтобы тебе было понятно, но вскоре разговорился и стал рассказывать о мироздании, словно ты был взрослый.

И ты не прерывал меня. Тебе нравилось слушать, как я рассказываю, хотя ты и не знал ответа на все загадки, о которых я говорил. Может, ты даже понял из моего рассказа немного больше, чем можно было предположить. Во всяком случае, ты не прервал меня и не заснул. Ты как будто знал, что в такую ночь ты не можешь предать меня. Как будто чувствовал, что это не я сижу с тобой, а ты — со мной. Что нынче ночью ты дежуришь у папы.

Я объяснил тебе, что земной шар вертится вокруг своей оси, сейчас он повернулся спиной с солнцу, и потому у нас наступила ночь. Только восходы и закаты солнца говорят нам о том, что земной шар крутится, объяснил я тебе. Может, ты и понял мое объяснение, потому что иногда мы с тобой пели на ночь: Закрыло солнце глазки, ведь спать ему пора, теперь и я закрою до самого утра… Помнишь эту песню?

Я показал тебе Венеру и сказал, что эта звезда — планета, которая вращается по своей орбите вокруг Солнца, так же как и Земля. В это время года Венера видна низко на востоке, потому что Солнце светит на нее так же, как оно светит на Землю. Потом я открыл тебе одну тайну. Я сказал, что думаю о Верунике всякий раз, когда смотрю на эту планету, потому что слово «Венера» когда-то в древности означало «любовь».

Но почти все светящиеся точки, которые мы видим на небе, это настоящие звезды, сказал я, они сами светят, как солнце, потому что каждая даже самая маленькая звезда на небе — это горячее солнце. И тогда ты сказал знаешь что? «Но звезды нас не обжигают», — сказал ты. То лето было особенно жарким, Георг, и нам приходилось мазать тебя кремом от солнечных ожогов. Я крепко прижал тебя к себе и шепнул: «Это потому, что звезды очень, очень далеко от нас».