Я положил трубку и решил пойти с ней.
Ворон, каркая, пролетел над лагерем.
Много лет минуло с того моего первого урока, и я за это время прочитал почти все серьезные нидерландские книги, которые мне следовало прочитать.
Иногда, когда мне хочется задержаться на том или ином тексте, я пытаюсь перевести его на персидский. У меня нет читателей, понимающих этот язык, я делаю это для себя.
Недавно я перевел «Фарс о корове» амстердамского драматурга Гербранда Адрианса Бредеро — жемчужину литературы Золотого века.
Это забавная история о коварном, наглом мошеннике и глупом крестьянине. Мошенник украл корову у крестьянина, после чего исхитрился продать скотину ее законному владельцу:
Мне, милый друг и господин,
Сюжет украсить нет причин.
Коль не по вкусу эта пьеса,
Перо мое тому виной,
И в лучшие стихи порой
Изъян, бывает, закрадется.
Не мудро поступает тот,
Кто слабости не признает.
Я написать шедевр старался,
Но, если он совсем плохой,
Прости меня, читатель мой,
Коль фарс мой не удался.
Разумеется, я не мог самостоятельно перевести текст, написанный на амстердамском диалекте семнадцатого века. Мне помог в этом Харри. Он — фотограф и сделал серию портретов амстердамских продавцов и магазинов. По его мнению, историю города лучше всего можно продемонстрировать, показав изменения, произошедшие с его магазинами.
— За прошедшие десять лет многие иммигранты открыли новые магазины. Я уверен, что являюсь свидетелем поворотного момента в истории города. Я только что запечатлел целый ряд ночных магазинов, ресторанов восточной кухни, афганских бакалейных лавок, марокканских пекарен, иранских кафе с кальянами, а еще турецкий хлеб, пахлаву, большие арбузы и много всякой всячины.
Фотографии он продает муниципалитету и редакциям газет.
— Твой магазин отличается от других. Он расположен в особом, историческом, амстердамском здании. И твоя вывеска завершает картину, — говорит Харри.
Он сделал отличную фотографию, на которой я стою перед магазином: «Поставщик кофе Рэфик Фоад».
Фотографию напечатали в «Амстердамской газете».
Мы с Харри иногда ходим в бар за углом. Он научил меня пить холодный старый джин. У меня дома в холодильнике всегда стоит бутылка этого напитка. В баре мы с ним каждый раз читали новый отрывок из «Фарса о корове». Нас связал нидерландский язык.
Периодически он заходит ко мне и спрашивает:
— У тебя еще есть вопросы, Фоад?
Тогда я открываю тетрадь и даю ему прочесть фрагменты моих рассказов. Это отрывки, которые плохо получаются. Харри правит их. Я компенсирую ему потраченное время своим кофе.
Я не знаю из-за кого и почему, но однажды один охранник лагеря беженцев велел мне собрать вещи и следовать за ним. Я решил, что меня хотят выслать из страны. Вместе с двумя другими мужчинами я покорно сел в служебную машину. Охранник ехал по прямой дороге, которая шла параллельно с поросшей зеленью дамбой. Через полчаса он остановился у маленького, одиноко стоявшего дома. Мне вместе с двумя другими мужчинами разрешили пока там пожить. Лагерю нужны были наши кровати для новых беженцев.
Казалось, что неопределенное время мне придется делить жилье с незнакомыми людьми, но спустя неделю они исчезли и больше не вернулись. Я бы не удивился, узнав, что их нелегально переправили в Америку.
Оставшись там в одиночестве, я должен был сделать так, чтобы эти дамбы, дожди, коровы и знание языка помогли мне организовать приезд жены и дочери.
В доме было три маленьких спальни с металлическими кроватями и белыми простынями. В гостиной был коричневый, круглый журнальный столик, купленный на барахолке, и телевизор. Черная кофеварка одиноко стояла в пустой кухне.
Мне нужно было соблюдать осторожность, чтобы дом меня не убил.
Я часто выходил наружу, земля, на котором он стоял, была недавно осушена и пахла рыбой и водорослями. Жить там было необычно. Раньше все, что меня окружало, было старым. Горы, реки, виноградники, ворон с нашего дома, мечеть, ковры. Мужчины были седовласы, а женщины носили паранджу. Здесь все было новым и молодым. Даже ворон на фонарном столбе был молод. Я жил в полдере и черпал в этом вдохновение.
В первый месяц мне хватало моего окружения, но потом дела пошли плохо. На родине я боролся, сначала — с шахом, затем — с властью исламского духовенства. Попав в Турцию, я боролся с турецкими полицейскими. В этом полдере было пугающе спокойно. Никто мне не угрожал. Я терял душевное равновесие.
Читать дальше